— Ладно, но, может, я не хочу, чтобы он это делал.

Я усмехнулся.

— Я знаю, что не хочешь. Я читал твой дневник, помнишь? Главный вопрос в том, когда ты наберешься смелости и скажешь им правду? Когда ты перестанешь быть такой гребаной трусихой? Это не преступление — хотеть немного пространства… если только не от меня.

Она усмехнулась, выражение ее лица стало жестче.

— Ты так любишь правду, но тебе ненавистна мысль о том, что я рассказала всем правду о тебе, — отметила она.

Моя ухмылка превратилась в оскал.

— Наконец-то решила признаться?

Она издала горький смешок.

— Мне все равно, что ты веришь в это. Я оставила попытки достучаться до тебя. Мне официально плевать на то, что ты думаешь, делаешь, чувствуешь — на всё из этого.

Ее слова били, как камни, по моим слабым щитам. Никто так не беспокоил и не выворачивал меня наизнанку, как эта девушка. Она знала, на какие кнопки нажимать.

Мы уставились друг на друга, загнанные в тупик.

— Лучше поторопись домой. — Мой голос мог бы разрезать лед.

Она отстранилась, и от потери ее близости по коже пробежал холод. Лили выпрямилась, избегая моего взгляда и обошла стол, чтобы запихнуть тетради в сумку. Я молча наблюдал за ней.

Она замерла, прежде чем выйти из кабинки.

— В этом все дело? Ты просто привык ломать свои игрушки?

У меня вырвался грубый смех.

— Разве ты не сломала меня первой? Я просто возвращаю должок.

Лили медленно покачала головой, в ее глазах была такая печаль, что мне было трудно выдержать ее взгляд. Она наклонилась ко мне, опираясь рукой на столешницу. Ее волосы водопадом рассыпались по плечам, обдавая меня тонким ароматом духов. Это был тот самый притягательный запах с ее футболки, с которой я спал каждую ночь.

— Однажды ты поймешь, насколько ты ошибался. Ты поймешь, что я никогда не предавала тебя и всегда хотела для тебя самого лучшего, но к тому времени будет слишком поздно. Единственный человек, которому ты открылся, уйдет навсегда.

— С чего ты взяла, что ты единственный человек, которому я открылся? — бросил я вызов, но это были пустые слова. Мы оба знали, что она права.

Лили улыбнулась, и это было разрушительно красиво.

— Возможно, ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы ранить, Кейден, лучше, чем кто-либо другой, но не забывай, что я тоже тебя знаю.

Я наклонился к ней, оказавшись прямо перед ее лицом, так близко, что искушение поцеловать ее вызывало физическую боль. Господи, как же я скучал по ней. Я скучал по ее прикосновениям, по ее телу. Больше всего я скучал по ее улыбке. Ничто не могло заставить меня чувствовать себя так, как Лили, одной своей улыбкой. Когда она улыбалась мне, я был непобедимым. Достойным спасения.

— Признайся, и мы сможем оставить это позади… просто скажи мне правду и никогда больше не лги мне. И я снова смогу доверять тебе. Я не стал произносить последнюю фразу вслух, она была слишком губительной. Неужели я простил Лили? Возможно, я простил её еще в раздевалке, когда она так красиво плакала, и вид ее слез разбил мое сердце. Но я не знал, как отмотать время назад. Я понимал лучше, чем кто-либо другой, что прошлое не изменить.

— Но видишь ли, Кейден… даже если я признаюсь, и ты примешь мои извинения, я никогда не прощу тебя. Я никогда не забуду, как ты обошелся со мной. Никогда. Так что, в конце концов, все это не имеет значения. — Лили произнесла последние слова мягким, убийственным тоном, а затем повернулась и вышла из закусочной.

32. Лили

В доме было тихо, когда я вошла. Я сотни раз прокрутила в голове, что скажу родителям, но легче мне от этого не стало. И, поскольку, я не придумала никакого волшебного ответа, то была в растерянности, совершенно не понимая, что мне делать. Нет, это было неправдой. Я знала, что мне делать. Я просто боялась.

Я провела в страхе большую часть своей жизни, и даже не осознавала этого, пока не встретила Кейдена. Теперь мне негде было спрятаться. Он вытолкнул меня на свет, и я никогда еще не была так напугана. Я боялась разочаровать своих родителей и учителей, нанести ущерб репутации отца в школе и не оправдать ожиданий тех, кто возлагал на меня надежды. Я не чувствовала себя готовой столкнуться с этим грузом проблем, и все же, благодаря проклятому Кейдену Уэсту, у меня не было выбора.

— Лили? Мы здесь. — Голос отца донесся до меня из кухни.

Я скинула кроссовки у двери и пошла по коридору навстречу приговору.

На кухне над столом горел свет, и мои родители оба сидели там. Как только я встретилась с обиженным взглядом мамы, мне захотелось заплакать. Черт бы побрал Кейдена за то, что он спровоцировал этот разговор. Когда-то это должно было случиться. Я проигнорировала голос разума в голове и направила свою ненависть на единственного человека, которого могла винить. Гребаного Кейдена.

— На этой неделе произошло много событий, и я думаю, нам нужно поговорить об этом, — осторожно сказал папа.

— Вся эта история с дневником была просто розыгрышем, — начала я, но мама прервала меня.

— Ты действительно подала документы в колледж в Калифорнии? Неужели не нашлось ничего подальше? Разве на Гавайях нет хорошей программы по эпидемиологии?

Ауч, ее первый удар был безжалостным. Этот разговор обещал быть нелегким.

— Дорогая, дай Лили сказать и объяснить все самой. — Тон моего отца был полон фальшивой уверенности человека, который убежден, что всему есть разумное объяснение. — Что все это значит? — продолжил он. — Это правда, что ты подала документы в Калифорнию?

Во рту слишком пересохло, чтобы говорить, и я медленно кивнула.

Моя мама издала тихий, страдальческий возглас.

— Ладно, все в порядке. — Папа похлопал ее по руке. — Почему ты это сделала, милая? Ты можешь рассказать нам?

Я уставилась на них, слова теснились в моей голове, но все они казались неподходящими.

— Лили? Почему ты молчишь? — взорвалась моя мать.

Чего ты ждешь? С каждым днем будет только труднее. Неужели тебе приятно лгать им? — Раздражающий голос Кейдена зазвучал в моей голове.

— Я… я не знаю, что сказать, — слетело признание с моих губ. — Я могла бы притвориться, что мне просто нравится идея жизни в Кали, и местное солнце, или что их колледж — это моя мечта, а программа там лучше, чем здесь, но это было бы