– Великая вещь – центральное отопление, – сообщил Сыскарь, приковывая их же наручниками троих (старший группы, женщина, боец) к батарее в гостиной и оставшихся двоих – в пустующей спальне. Во второй комнате находился раненый Леслав Яруч, который проснулся от шума, но Ирина быстро объяснила ему, что пусть он пока лежит, тревожиться не о чем, все под контролем.

– Как хорошо, что мы в России, а не в Израиле, к примеру. Вообще, не понимаю, как они в таких случаях поступают.

– Зря ты это делаешь, – сказал ему старший группы. – Дорого обойдется. Поверь.

– Позволь, не поверю, – Сыскарь взял стул и уселся на него верхом напротив троих пленников, сидящих на полу в разнообразных позах.

Ему было весело. Как всегда, после большой и неожиданной удачи. А в том, что только что свершившаяся удача именно такова, сомневаться не приходилось. Симай уселся справа от него. Ирина, сложив руки на груди, стояла слева. Кирилл присел позади всех на краешек дивана. Сыскарь обернулся на него, встал, подошел, присел рядом, шепнул на ухо:

– Пойди и помоги Леславу одеться. Только тихо и молча.

Кирилл кивнул, поднялся, вышел в спальню и закрыл за собой дверь.

Сыскарь вернулся на стул.

– Продолжаем разговор! – с интонацией Карлсона из известного мультика провозгласил он. – Кто вы такие, неуважаемые господа и милая дама, и кто вас послал по наши души?

Троица молчала. Сыскарь и Симай переглянулись. Сыскарь кивнул. Цыган взял со стола нож-выкидушку. Щелкнуло лезвие. Он шагнул вперед, прихватив стул, уселся вплотную к женщине, быстро поднес нож к ее щеке.

– Хорошая щечка, – сказал. – Гладкая.

– Пошел ты, – сквозь зубы сказала та.

– Как скажешь.

Едва уловимо мелькнула рука с ножом.

– А-аа!! – заорал, сидящий рядом на полу командир группы. – Сука!!!

И схватился свободной рукой за правую щеку. Из-под пальцев побежала и закапала на светло-желтый ламинат алая кровь.

– Заткнись! – тыльной стороной кисти левой Симай влепил ему оплеуху. – Заткнись, труперда, или я тебе эту пику в глаз воткну!

В подтверждение своих слов он поднес острие ножа вплотную к его глазу. Затылок командира упирался в подоконник, правая рука была прикована к батарее, левой он пытался зажать глубокий порез на щеке, а у самого его глаза, широко открытого от страха, маячило острие ножа.

– Журба, – сказал он хрипло, облизнув губы. – Нас послал Журба.

– Трус, – презрительно сплюнула женщина. – Баба. Говорила я, а мне не верили.

– Не слушай ее, – мягко сказал Сыскарь. – Это она хорохорится, потому что ее щечка целой осталось. Но мы это дело можем поправить. Не вопрос.

– Да мне по херу, понял? – представительница слабого пола накручивала себя, в ее голосе явственно звучали истеричные нотки. – Мы вас все равно достанем. Всех! Достанем и кастрируем. Кровью и соплями умоетесь. На карачках ползать будете, ботинки лизать… Что уставилась, сучка?! – она поймала взгляд Ирины. – Я тебя, прошмандовка, лично трахну! Ручкой от швабры. Или ты предпочитаешь полицейскую дубинку? Найдем. Специально для тебя. Хочешь, со смазкой, хочешь – так.

– Можно я ее заткну? – спросила Ирина. – А то ведь не даст поговорить, дура.

– Вместе, – сказал Сыскарь. – Так будет быстрее.

Он встал со стула и посмотрел на командира группы.

– Как зовут эту милую девушку?

– Елена, – буркнул тот. – Что вы хотите делать?

– Это не больно, – пообещал Сыскарь.

Через пять минут у батареи на полу сидела абсолютно голая Елена со связанными ногами, которыми она пыталась отбиваться; левой рукой, накрепко примотанной к скованной правой; кляпом из грязного кухонного полотенца во рту и со слезами злого унижения на глазах. Ее разрезанная и сорванная одежда валялась рядом бесполезной жалкой кучей.

Командир наблюдал за процедурой молча. Второй боец, попытавшийся возмутиться и тут же получивший от Симая по зубам, умолк тоже. Двое, прикованные к батарее в спальне, благоразумно не издавали звуков с самого начала.

– Итак, продолжим, – Сыскарь снова оседлал стул и повертел в руке нож-выкидуху. – Хороший нож, – похвалил. – Острый. Журба, значит?

Командир кивнул. Кровь из-под пальцев продолжала капать на пол частыми каплями.

– Кто такой Журба?

– Журба Степан Евгеньевич. Начальник службы безопасности у Кожевникова Павла Андреевича. Слышали о таком?

– Я спрашиваю, ты отвечаешь, – равнодушно сказал Сыскарь. – Если меня удовлетворят твои ответы, вы все, может быть, останетесь живы.

Допрос длился еще пятнадцать минут. Командир рассказал, что его зовут Владимир. Он и его товарищи работают по найму. Полулегально. А точнее, почти всегда нелегально. Выследить, запугать, выкрасть нужного человека – вот их специализация. Сам Владимир, бывший мент, сохранил хорошие связи в органах. Официально все они трудятся во вполне легальном охранном агентстве, а вот в свободное время… Работают редко, только за очень хорошие деньги и по заказам очень серьезных людей. Иначе нет смысла – быстро спалишься, и никакие связи не помогут. Заказ на троих, проживающих на улице Парковой в этой квартире, – двух молодых мужчин (один высокий, худой и жилистый; второй похож на цыгана) и молодую женщину поступил сегодня в районе двенадцати часов дня. Заказчик, как он уже говорил – Журба Степан Андреевич. Приказ – взять всех троих и живыми доставить по адресу улица Гоголя, дом семь.

– Время? – спросил Сыскарь.

– Что – время? – сделал непонимающие глаза командир Владимир.

– Время окончания операции. Когда ты должен выйти на связь? – он посмотрел на часы. – Сейчас ноль часов сорок минут. С момента нашей радостной встречи прошло полчаса. Думаю, пора звонить.

Он встал, подошел к столу, безошибочно выбрал телефон, принадлежащий Владимиру, вернулся, вложил трубку в правую, прикованную к батарее, руку.

– Звони твоему Журбе. Докладывай, что задание выполнено, и через пять-семь минут вы выезжаете на Гоголя. Сделаешь все, как надо, останешься живой.

Он подождал, когда тот нашел нужный номер и сказал:

– Стоп, погоди.

Командир остановил палец и поднял на Сыскаря вопросительный взгляд.

– Мальчик и девочка. Богдана Король и Олег Дерюгин. Шестнадцать и семнадцать лет. Пропали поздно вечером семнадцатого сентября в районе лесопарка Горькая Вода. Ваша работа? Учти, это проверка. А то вдруг ты мне соврать захочешь.

– Наша,