еще одно напоминание о том, каким был этот месяц, чего мне сейчас совсем не нужно.

– Вот она! – объявляет Чарли, обнимая меня за плечо. – Ты была просто изумительна.

Мне нравится Чарли. Она – идеальное сочетание вульгарности и шика, и всегда умеет меня рассмешить. Я провела целую неделю с ней и Иден и, похоже, нашла в их лице подруг, которые не видят во мне соперницу и не завидуют за то, что, пусть у меня и не сорок второй размер, я одеваюсь, как мне нравится. Они просто принимают меня такой, какая я есть.

– Спасибо, – отвечаю я, заключая ее в объятия.

Не кажется ли вам странным, что вас хвалят за то, как хорошо вы занимались сексом? Лично мне… да, немного. По идее, это должно быть странно, но не здесь. Я невольно зеваю. Увидев это, Гаррет спешит мне на помощь.

– Давай я отвезу тебя домой. Уже поздно.

– Я сама приехала сюда, – возражаю я, но он сочувственно смотрит на меня сверху вниз, и я понимаю, что он имеет в виду.

Он не хочет высаживать меня возле моего дома. Он собирается отвезти меня к себе.

– Здесь твоя машина будет в безопасности.

– Хорошо, – соглашаюсь я, но не потому, что прощаю его, хотя он извинился передо мной во время секса. А потому, что я хочу простить его, а для этого мне нужны не только извинения, но и ответы на кое-какие вопросы.

Мы прощаемся со всеми и по пути к машине почти не разговариваем. Как только я сажусь рядом с ним, Гаррет тянется ко мне и сцепляет наши руки.

– Ты сегодня вечером была действительно прекрасна.

– Спасибо, – шепотом отвечаю я.

– Я отвечаю за каждое свое слово. Прости меня, Мия. Мне стыдно за себя.

– Знаю.

– Мы можем начать сначала? – спрашивает Гаррет, и я чувствую, как дрожат его руки.

В ответ я притягиваю его лицо к себе для поцелуя. Наши губы все еще соприкасаются, когда я отвечаю:

– Гаррет, ты позволил мне засунуть эту штуку себе в зад на глазах у сотни человек. Меньшее, что я могу сделать, это выслушать тебя.

Гаррет смеется. Его губы расплываются в ухмылке, и он целует меня в ответ. Я вижу его улыбку, и сердцу становится теплее. Настолько, что я подставляю губы для еще одного поцелуя.

Правило № 37: Любите и хаос

Мия

Гаррет настаивает на том, что нужно меня покормить, так что посреди ночи я снова сижу на табурете, а он поджаривает на сковороде сыр, словно я ребенок. Поставив передо мной тарелку, он начинает говорить прежде, чем я успеваю задать ему вопрос.

– Эмерсон убрал мою кухню, – сообщает он.

Это довольно странное начало, но Гаррет привык все держать в себе, так что и на том спасибо.

– Мне трудно себе такое представить.

– Он никогда не убирает свою, – шутит он. – Но в моей был полный бардак, и он не оставил мне выбора. Это была уборка кухни без согласия.

– Замечательный друг, – отвечаю я, откусывая кусочек.

– До безобразия.

На миг воцаряется молчание. Гаррет достает из холодильника бутылку воды. Прежде чем открыть ее, я спрашиваю:

– А почему у тебя на кухне был такой бардак?

Впрочем, я уже знаю почему.

Гаррет тяжело вздыхает и смотрит мне в глаза, заглядывая прямо в душу.

– Двухнедельный депрессивный эпизод.

У меня наворачиваются слезы. Я борюсь с желанием обнять его в награду за то, что Гаррет наконец набрался смелости произнести эти слова. Но для нас важно, чтобы этому разговору не мешали физические прикосновения.

– Тебе было трудно сказать это вслух, верно?

Он кивает.

– Это было не в первый раз. Вероятно, и не в последний.

Этот новый Гаррет, тот, кто наконец открыл мне свое сердце, позволил увидеть себя настоящего, так меня взволновал, что у меня пропал аппетит. Но Гаррет указывает на тарелку и приказывает доесть.

– Когда это началось? – спрашиваю я, желая узнать больше, глубже проникнуть в его внутренний мир.

– Давно, сколько я себя помню. Это было похоже на темный голос в моей голове. Он всегда говорил мне, какой я никчемный, насколько все безнадежно. И у меня не было выбора, кроме как поверить этому. Я был спокойным, легким в общении парнем. Такие не впадают в депрессию. Поэтому я сделал все, что мог, чтобы скрывать это.

– Тебе ничего никогда не прописывали?

Он опускает голову, как будто ему стыдно.

– Детка, мне даже не ставили диагноз.

– Но твоя мать… она ведь знала?

– Она знала, что я заноза в заднице. Она знала, что я был трудным и непредсказуемым и со мной тяжело общаться. Но ничего не знала о воспитании депрессивного ребенка.

Я подаюсь вперед и упираюсь локтями в стойку, с трудом сдерживая желание обнять Гаррета. Боль и вина, которые он так долго носил в себе, наложили отпечаток на его личность. Гаррет склонен во всем винить себя, а не болезнь, которая его мучает.

– Но это была не твоя вина, – говорю я.

Он поднимает глаза и смотрит мне в лицо, а потом быстро сглатывает и выдавливает подобие улыбки.

– Я знаю… или, по крайней мере, начинаю это понимать. Но и не ее тоже. Она пыталась… Я очень в это верю.

– Я тоже, – отвечаю я, кусая губу. – Мне просто жаль, что ты был вынужден так долго это скрывать. Я имею в виду, ты скрывал это от меня пятнадцать лет.

– Мия… – он с нежностью произносит мое имя. Я наклоняю голову и жду. – Я скрывал это в первую очередь от тебя. Я сделал все, что мог, чтобы люди не видели этого. Но спустя какое-то время мне показалось, что… меня больше никто не замечает. Было легче оставаться в одиночестве, наблюдать со стороны и никогда не ставить себя в уязвимое положение. Это тянулось десять лет.

– Прости, – шепчу я.

Сердце обливается кровью. Теперь я знаю, что Гаррет провел так много времени в одиночестве, и не потому, что ему того хотелось, а потому, что это был единственный способ скрыть свои печальные секреты.

– Когда Пол был в больнице, мама сказала мне кое-что о тебе. Что ты принесла мне покой, слегка успокоила мою манию.

– Ты думаешь, это правда? – спрашиваю я, молясь про себя, чтобы так оно и было.

Хочу подарить ему все, что в моих силах.

– Да. Я думаю, мне все еще требуется серьезная помощь – помощь, за которой мне, вероятно, следовало обратиться давным-давно, но я уверен, что у тебя это получится лучше. Потому что рядом