Я просыпаюсь рано, до будильника. Сказывается куча ночных тревог, меня будто толчком выбрасывает из сна. Ну и хорошо, тот сон тоже не был особо радужным.

Я даже не особенно держусь за сон, открываю глаза и тут же натыкаюсь на глаза Ветрова. Открытые. Не отрывающиеся от моего лица. Он просто лежал и смотрел на меня, кажется...

Пару минут он просто молчит как застуканный на месте преступления и даже не моргает, чтобы не спугнуть момент, а потом наклоняется ближе, вовлекая меня в глубокий поцелуй. Ну эй! Я же зубы не почистила!

— Ты вообще спал? — тихонько выдыхаю я, вырывая себе право на один вдох.

— Кажется, да, — черт побери, боже, дай мне контакты того склада, откуда Ветров берет батарейки. Я тоже хочу при такой загруженности чуть что быть готовой к труду и обороне.

Топ, топ, топ…

Потрясающий эффект у этих трех волшебных повторяющихся звуков по паркету. По крайней мере Ветров успевает не только отодвинуться от меня, но и кажется — задуматься об экстрадиции в Китай.

Маруська, почти не разлепляя глаз, ориентируясь только с помощью тоненьких щелочек между ресницами, прошлепала к кровати, бухнулась между мной и Яром и завозилась, устраиваясь поудобнее. Я набросила на спинку мелкой край своего одеяла, глянула на смертельно сконфуженного Яра, чуть не прыснула со смеху.

Да, милый, так бывает, когда дома водятся одновременно и дети, и бывшие мужья. Представляешь, и со мной это в первый раз!

Эх, еще не вспоминать бы о мире за пределами этой кровати.

К телефону на тумбочке я тянусь неохотно. С моего отъезда из клиники прошло всего несколько часов. Что можно успеть сделать за это время?

Операция прошла в штатном режиме, пациентка в стабильном состоянии находится в реанимации.

С одной стороны — слава тебе, двадцать первый век, слава клиентоориентированности и СМС-уведомлениям отовсюду. Даже из медицинских клиник. А с другой…

В реанимации...

Ничего другого ожидать было нельзя. У меня нет в запасе феи-крестной с запасом волшебной пыльцы, и никто не дарует маме чудесное исцеление.

Но как же все это сверлит.

Я возвращаюсь обратно, в свою одеяльную нору, в которой у меня сопящая Маруська вместо Алисы, а утренний Ветров с его странной, неловкой улыбкой — вместо чеширского кота. А я получается кто? Синяя гусеница? Королева Червей?

Голову с плеч!

Мне бы…

Через Маруську я перелезаю с истинной осторожностью и боясь лишний раз дохнуть. Полчаса до подъема — будить ребенка в это время просто бесчеловечно.

— Ты не против? — едва слышным шепотом интересуюсь я и забираюсь под одеяло уже к Яру, чтобы прижаться спиной к его груди.

— Спрашиваешь, — фыркает Ветров, жарко дыша мне в затылок и тут же запуская свои наглые лапы везде, куда он только имеет возможность добраться. Скоро мы как летучие мыши — научимся общаться на частотах ультразвука. И не только общаться. Мы тут вообще скоро станем мастерами темных и беззвучных делишек.

Главное, чтоб наше одеяло случайно не сбилось и никак нас не скомпрометировало. А то объясняй потом внезапно проснувшейся мелкой, чем это тут мама с папой занимаются на своем краю кровати.

Когда Маруська просыпается — я уже не компрометируюсь. Выбралась себе из плена одеяла и длинных лап её отца, чищу зубы, глядя в зеркало в новой ванной. Впрочем, для Маруськи и завтрак с папой — это уже самое радостное событие в её жизни. Разве может что-то испортить этот день? Даже новая школьная форма на это оказывается не способна.

Маруська сияет ярче солнца и болтает втрое больше обычного, хотя я лично думала, что так просто невозможно.

У новой школы Маруську встречает её учительница, молодая такая девушка, очень энергичная и с очень добрыми глазами. Я, скрещивая пальцы в кармане пальто, провожают взглядом спину дочери, шагающей к новой школе.

Только бы она вписалась тут. Как же хочется, чтобы у моей Плюшки наконец-то все стало радужно, хотя бы в рамках школы. Еще одной Маскарадовой мой мир точно не переживет. Придется становиться “санитаром леса”! Шутка, конечно, но...

— Все будет хорошо, — Яр находит пальцы моей свободной руки и переплетается с ней своими, — ты меня слышишь? Прием!

— Первый, первый, слышно вас хорошо, — веселым радио откликаюсь я и закусываю губу, загоняя внутрь копошащуюся в груди тревогу,— хорошо бы в тебе проклюнулся пророческий дар. Это бы не помешало.

Телефон во время оставшегося пути до работы я тискаю скорее нервно. А вдруг у них там что-то случится и они что-то напишут?

Нет. Не пишут.

Это хорошо.

Еще бы так не паниковать…

Паника отключается уже непосредственно у офиса. Мне приходится. Просто там — целый отдел, который мой безумный босс вверил под мое руководство. И все они будут смотреть на меня, и на кой черт им нужна истеричка во главе? Правильно. Вот и я думаю, что ни на какой.

Последний поцелуй у нас с Ветровым происходит в машине на его парковочном месте. Глубокий такой, вдумчивый, восхитительный просто, но с островатым привкусом сгорающих последних секунд до свершившегося опоздания. Будто кто-то включил обратный отсчет, и на моем внутреннем табло полыхают красные цифры.

Десять, девять, восемь...

— Почему когда мы вместе, у меня всегда такое ощущение, будто за твоей спиной стоит палач, и ждет, пока у тебя уже истечет право на твое последнее желание, с готовой к использованию гильотиной? — озадачиваюсь я, когда приходится поиметь совесть.

— Потому что… — пальцы Ветрова пробегаются по моей скуле, отводя за ухо выбившуюся прядь, — я ведь знаю, что мы вместе, пока ты этого хочешь. До первого моего залета. Чем это отличается от палача и гильотины? Я даже не уверен, что ты сейчас не встанешь и не пошлешь меня досрочно. Просто потому что слишком много эмоций ты себе позволила вчера. Слишком уязвимой была.