взгляд их потускнел. По щекам вместо здорового румянца разлилась желтизна. Улыбнется Роза, и сердце защемит от ее улыбки. Шутит, а в голосе слышны рыдания. Что случилось? Уж не злой ли недуг ее снедает, но разве может он разрушить человека так быстро и так страшно! Что же вдруг стряслось?

— Тут дело нечисто, — твердили посетители.

— Роза, что с тобой? — спросили наконец они.

— А кто сказал, что со мной что-то случилось? Кто вас спрашивает о ваших делах, а? — И Роза, ударившись в слезы, скрылась в кухне.

Посетители двинулись за ней. Роза отругала их, и они тотчас разошлись — рассказать всем о необычайном происшествии. Роза налила в таз воды и освежила лицо. Возвращаясь в кофейню, наткнулась на любимого кота, которому никогда худого слова не сказала, и безжалостно пнула его ногой. Подвернувшейся под руку Малютке ни с того ни с сего влепила оплеуху. Сказать по правде, Гусенице это было не впервой, но сейчас она уж решительно ни в чем не провинилась. Потом Роза схватила со стола поднос со стаканами и кофейными чашками и двинула его так, что все грохнулось на пол и разбилось вдребезги. Затем стала метаться по кафане, как безголовая муха, наконец села у окна и прильнула лбом к стеклу. Так сидела она долго-долго, ничего не видя, не слыша и не отвечая на приветствия. Потом поднялась и послала за своим Зането, а когда тот пришел, провела его за стойку и начала с ним шептаться. Счетовод вышел взволнованный, бросая загадочные взгляды на посетителей. Некоторые увязались было за ним, но он замахал руками и умчался. Малютка опрометью кинулась в комнаты и принесла хозяйке новое платье. Роза переоделась в кухне и вышла на улицу. Разумеется, все устремились за ней, правда на почтительном расстоянии… Глядите! Просто глазам не верится! Роза остановилась у дома приходского священника и позвонила. Дверь отворилась, и она вошла. Роза — к попу!!! Не успели еще люди прийти в себя от изумления, как им снова пришлось удивляться: рядом с Зането семенил тщедушный человечек средних лет. Знали его все, и не только по имени. Это был Иван Пиводич, по ремеслу слесарь, а по характеру дьявол в образе человеческом, дальний родственник Радула, так называемый Розин деверь. Роза не выносила его, и потому после исчезновения Радула он ни разу не переступил порога ее корчмы, а вот теперь Иван шагал с Зането, и прямо к «Матросу». Очевидно, злосчастная сноха попросила его прийти. Потому что, выйдя из попова дома и увидав их, Роза поспешила за ними. И вот уже все трое на кухне. Мужчины вскоре вышли, а она не показывалась до самого вечера.

— Эге, тут и в самом деле что-то неладное, но что это может быть?

На другой день Розы в кафане не оказалось, вместо нее сидел Иван, закинув ногу на ногу, покуривал и осушал рюмку за рюмкой.

— Где Роза? — спрашивали гости у Гусеницы.

— Не знаю! — отвечала та, опасливо поглядывая на Ивана. Спросить больше было некого, и посетители волей-неволей обратились к нему.

— Не больна ли? — поинтересовался кто-то.

— Роза уехала в Дубровник.

— Роза — в Дубровник?

— Да, встречать хозяина.

— Встречать хозяина, говоришь?! Он приезжает! Через двадцать два года!..

— Ну, так что? — оборвал их Иван, поднимаясь и пряча руки в карманы. — Что тут удивительного? И кому какое дело!..

Легче себе представить, чем рассказать о том, как это известие всколыхнуло мирный городок. Ни о чем ином люди не разговаривали. Приезжает Радул! Роза поехала его встречать! Спустя двадцать два года!..

Если бы прибывал сам император, не собралось бы за городом больше народу. Всем не терпелось посмотреть на супругов. Солнце уже клонилось к закату, когда из-за мыса Оштре вынырнул пароход и направился прямо к Нови. Вот, повернувшись боком, он остановился, спустили трап и пассажиров стали пересаживать в лодки, чтобы доставить на берег. Вот вышел старый священник, за ним два-три матроса, несколько женщин, солдаты… еще какая-то публика, а их нет и нет. Где же они? Уже приняли почту, подняли трап, раздался гудок, зашлепали колеса, и пароход ушел.

Не приехали!

Но каким же образом Роза очутилась утром в кафане? Да, Роза сидела на своем обычном месте, чуть веселее, но бледная как смерть. Обслуживала она торопливее, чем обычно, и несвязно рассказывала:

— Приехали мы ночью, в экипаже, ехали через Конавле. Он дома. Сейчас выйдет. Увидите! — И ни слова больше, твердит все то же, потирает руки и крестится…

В полдень вдруг вырос в дверях дюжий детина — настоящий великан, в серых брюках и просторном пиджаке. Плечи широченные — заслонил бы двоих, ноги что бревна, а на короткой, толстой шее голова под стать туловищу. Смотрит — будто с горы. Стал во весь рост на пороге, словно нарочно, чтоб им полюбовались, и тяжелой, неторопливой поступью проследовал в угол. За ним, точно моська за слоном, просеменил Иван. Уселись. Роза храбро направилась к ним и, глядя на обручальное кольцо на толстом пальце мужа, спросила, какой кофе он хочет — черный или с молоком.

— Да, пожалуй, с молоком, сангве де дио! — как из бочки прогудел Радул.

Все уставились на Радула, а он как ни в чем не бывало разглядывал картины по стенам, полки, часы, взглянул на Розу и опустил глаза, взял сигару, затянулся, выдохнул дым и снова принялся обозревать окружающее, всячески избегая смотреть на гостей. Бубнил что-то Ивану, но разобрать ничего нельзя было, кроме «сангве де дио!» Должно быть, это была его любимая поговорка, которую он вставлял кстати и некстати, потому что вдруг он произнес:

— Ну и жарища здесь, сангве де дио!

Всякому диву приходит конец, пришел и этому. Гостям надоело, и они разбрелись.

Мало-помалу Радул стал разговорчивей. Засучил рукава и принялся обслуживать посетителей. И рассказывал, рассказывал. Держался он довольно мило, и нельзя сказать, чтобы слишком много врал. Работал он в рудниках, торговал, был рыбаком, матросом, надсмотрщиком на крупных плантациях, воевал как солдат за освобождение рабов, правда попеременно то в союзнической армии, то в южной, был и…