богатые дома, предлагали высокое жалованье и обещали выдать замуж. Нет, ни за что! Роза не захотела больше служить господам и устроилась у какого-то своего земляка шкипера, женатого и немолодого.

Малость попозже и Радулова тетка почла за благо переселиться в иной мир, оставив половину своего состояния племяннику (что-то около тысячи талеров), а другую — монастырю святого Антония. Первым делом Радул Пиводич сбросил конавльский костюм, вырядился в итальянский, напялил шляпу и отправился на поиски невесты. Конечно, девушки на него не набрасывались и особенно выбирать не приходилось, но молодой, здоровый, а по здешним местам и богатый, он мог бы выбрать жену под стать себе. Однако… случилось то, что было суждено; короче говоря, Радул Пиводич женился на Розе.

Один бог ведает, как это произошло, все известно лишь со слов Розы, а ей-то можно поверить. Когда Розу дразнили, что Радул ей, видимо, приглянулся еще в то время, когда они «любезничали» у источника, а полюбили друг друга еще при жизни тетки, Роза утверждала противное. «Накажи меня пресвятая богородица, — клялась она, — если Радул был мне милее черта, я всегда его боялась».

— Почему же ты пошла за него, бедняжка?

— Да ведь сто раз уж вам про это рассказывала! (И верно, не меньше ста.) Впрочем, если так просите, расскажу снова и всю правду, клянусь грешной душой, не сойти мне с этого места!

Случилось это на самое рождество богородицы. В сумерки пошла я, как обычно, по воду. И помню как сейчас, только я миновала городские ворота, зазвонили ко всенощной. Иду, молюсь за упокой души синьоры Маргариты, не чуя беды, а он вдруг шасть с площади и преградил путь в узком переулке. Испугалась я, но все же крикнула: «Тебе чего нужно?.. Какое у тебя ко мне дело?» — «Молчи, говорит, бестия! Не ори! Есть разговор!» — «Какой у тебя может быть со мной разговор?» — спрашиваю и стараюсь улизнуть. «Да вот не хочешь ли выйти за меня?» Я перекрестилась и бежать. «Без шуток, говорит, только ответь, что согласна. В воскресенье первое оглашение, в понедельник праздник — второе, а через воскресенье повенчаемся…» Где мне, бедняжке, было знать, что такое замужество, какие бывают люди и как мир устроен! Я ответила: «Не хочу!»

Но вышло именно так, как сказал Радул. Через воскресенье по закону она стала называться Розой Пиводич.

О том, что затем произошло, Роза рассказывать не любила, но все знали и без того, что сразу после венчания молодожены открыли на базаре харчевню. Муж с первых же дней повел себя как хозяин и господин; рук не пачкал и снисходил к молодой жене, лишь когда посвящал ее в свои широкие замыслы. Он сделает то, он сделает это! А такая мелочная работа не по нем. Чего там… потихоньку, только бы случай подвернулся… он уже его не упустит… и вот он богатей!

Роза хоть и не знала, «какие бывают люди и как устроен мир», все же сохранила крестьянский здравый рассудок. Поняв, за кого ее угораздило выйти, она не ссорилась с мужем, не перечила ему, а терпела и трудилась за двоих.

А Радул день ото дня все реже оставался в харчевне, отговариваясь делами то на базаре, то у Петра, то у Павла. Убедившись, что жена не сердится, он стал забегать только поесть да переночевать, а под конец — уже на пятой неделе их брака — не явился ни ночью, ни на рассвете.

Радул исчез.

Поначалу думали, что он погиб, и кинулись на розыски, но вскоре прослышали, что он уехал в Триест. А спустя три месяца Роза получила письмо из Нью-Йорка, в котором, помимо всего прочего, были и такие слова: «Сделал я это не по злобе, но ты знаешь, что мелкая работенка не по мне, вот я и подался туда, где можно разбогатеть. И поверь, если бог даст, не позднее чем через год приеду, и не с пустыми руками…»

А через год Роза получила второе письмо из Сакраменто; в нем Радул писал: «Подгадили мне тут каторжники одни, с которыми я связался, обчистили больше чем на пятьсот долларов, потому стыдно было писать; впрочем, сейчас задумал новое дельце — наверняка удастся. Жди в ближайшем времени добрых вестей…»

Роза не ждала и правильно делала. Прошел год, два, три… о Радуле ни слуху ни духу. Позднее разнеслась молва, что он жив, потом якобы умер, будто он в Калифорнии, в Бразилии, опять будто погиб, женился и т. п. Приезжавшие оттуда рассказывали о нем сбивчиво и каждый по-своему.

Роза не растерялась. Харчевня стояла на бойком месте, и Роза, работящая и бережливая, к тому же веселая и покладистая, за три-четыре года скопила столько, что смогла открыть кафану «У веселого матроса». Тут и потекли дни за днями один к одному, ясные и радостные, и так миновало целых семнадцать лет, покуда Роза не стала такая, с какой мы познакомились в начале нашего повествования, — малость чудаковатая, но порядочная и добрая, а потому всеми любимая и уважаемая.

Радула вспоминала она без всякого раздражения, совсем спокойно, словно постороннего человека, не имеющего к ней никакого отношения. Более того, Роза была даже благодарна ему за то, что он оставил ей триста талеров, а еще больше за то, что оставил ее самое. «Какого бы черта мы делали, будь он здесь? Горе бы мыкали, а ладу все равно бы не получилось», — говаривала она частенько.

— А письма его зачем хранишь? — спрашивали посетители.

— Чтобы доказать, мой сьёр, что я женщина замужняя! И чтобы, коли слух о его женитьбе подтвердится, выйти за сьёра Зането, а то он стоит мне тридцать форинтов в месяц.

И вдруг «У веселого матроса» все померкло. Солнце сияло и грело вовсю, как бывает только в Приморье в дни бабьего лета, и тем не менее в кабачке… все померкло, другого слова и не подберу! Угас, казалось, какой-то яркий, никем доселе не замечаемый светильник, который вместе с солнышком или лампами светил гостям на свой особый лад… Роза преобразилась. Все тот же высокий выпуклый лоб, но не безоблачно ясный, как прежде, а мрачный, невеселый. Те же карие глаза, но