своего открытия. В противном случае это событие является простой случайностью, которая пройдет незамеченной, если только кто-нибудь другой не предложит объяснение, которое нашедший не смог предоставить. Пенициллин просто останется в колбе до тех пор, пока ее не вымоют, а комета скроется из глаз незамеченной. Однако все было по-другому, когда Колумб буквально наткнулся на Америку.

Прежде всего, возможность именно такого открытия, какое сделал Колумб, – открытия континента, отдельного от Евразийского материка, – служила предметом серьезных обсуждений и активных споров и даже ожидалась с волнением некоторыми учеными еще до отплытия Колумба. Как только он вернулся со своим сообщением, значительное число ученых комментаторов поспешили сделать вывод, что он обнаружил тот самый, ожидаемый мир Антиподов. Сам Колумб во время третьего путешествия верно отождествил материк, на который впервые ступил, с ожидаемым всеми неизвестным континентом. Впоследствии, в период практически помешательства, вызванного перенесенными страданиями, он отказался от этой идеи; а когда он все еще придерживался ее, его мнение о близости открытой им земли к Азии было сильно преувеличено. Однако Америку не нужно было «изобретать»[456], поскольку в дискурсе того времени имелись подходящие термины для ее описания и классификации, и Колумб был одним из первых, кто ими воспользовался.

Разумеется, открытие Америки было процессом, который начался с Колумба, но продолжался и после него, причем с перерывами, и этот процесс не был полностью завершен до нашего времени. В конце концов, в Америке еще многое предстояло найти. Описание очертаний берегов Южной Америки не было полностью закончено примерно до 1540 года. И хотя к тому времени очертания Атлантического и Тихоокеанского побережий Северной Америки были примерно известны, северное побережье оставалось скрытым подо льдом до тех пор, пока Руаль Амундсен[457] не проложил себе путь через него в 1905 году. По главному спорному вопросу между Колумбом и последующими исследователями – об отношении Америки к Азии – Фернандес де Овьедо указал в 1530-х годах, что отнюдь не вся истина еще известна, и так оставалось до начала XVIII века, когда был исследован Берингов пролив. Многие важные физические особенности внутренних районов были все еще неизвестны в конце XVIII и не нанесены на карту до начала XIX века. Только появление аэрофотосъемки в нынешнем столетии позволило охватить последние районы, которые не поддавались исследованию до 1970-х годов, и раскрыть последние секреты Южной Америки. Каким бы долгим ни был этот процесс, Колумб сохраняет за собой первостепенное значение как его инициатор. Надо сказать, что он поразительно далеко продвинулся за свою короткую карьеру на фоне процесса в целом: высадившись на некоторых островах Багамского архипелага, он исследовал бо́льшую часть побережья Кубы, Эспаньолы, Ямайки, Пуэрто-Рико, Малых Антильских островов вплоть до Доминики, Тринидада и побережья материка от устья Ориноко до Гондурасского залива.

Последний аргумент против приписывания открытия Колумбу поднимает еще одну концептуальную проблему. Говорят, что только с крайне европоцентристской точки зрения можно было говорить об «открытии» земли, которая была хорошо известна ее коренным народам на протяжении тысячелетий. Один весьма уважаемый ученый даже утверждал, с легкой иронией, что американское открытие Европы предшествовало европейскому открытию Америки, когда одно карибское каноэ сбилось с пути и пересекло Атлантику, и что знание этого было якобы секретом Колумба[458]. Если принять такой довод всерьез, то будет трудно отрицать, что в таком случае приоритет открытия Америки принадлежит самим американцам. Но такой научный аргумент сделал бы любое «открытие» бесполезным термином, ограничив его необитаемыми землями. При этом упускается из виду, что открытие – это не вопрос пребывания в каком-то месте, оно предполагает нахождение путей и установление маршрутов доступа к нему извне. Поэтому первичное заселение Нового Света, за которым последовала изоляция от остального мира, явно не было открытием в этом смысле.

Столь большое полушарие, разумеется, предоставляло простор для обширных внутренних исследований. Можно говорить об исследованиях, зафиксированных на картах эскимосами, североамериканскими индейцами и мезоамериканскими народами, а также инками, причем в последнем случае информация фиксировалась особым мнемоническим способом (кипу), который мы до сих пор не полностью понимаем[459]. То, что ранние испанские и португальские исследователи полагались на местных проводников, причем в некоторых случаях в путешествиях на большие расстояния, наводит на мысль, что в Новом Свете имелась своя история внутренних исследований, о которой можно только догадываться. Но и это не делает прокладывание маршрутов, о которых раньше никто не знал, таких как пересечение Колумбом Атлантики, менее важным открытием.

Несмотря почти на 500 лет старательного умаления заслуг Колумба, роль в открытии Америки составляет основу его репутации как исследователя. Но следует вспомнить и другие его заслуги: расшифровку системы ветров Атлантики, открытие магнитных колебаний в Западном полушарии, вклад в картографирование Атлантики и Нового Света, эпическое пересечение Карибского бассейна, демонстрацию континентальной природы некоторых частей Южной и Центральной Америки, наблюдение о несовершенной сферичности земного шара, наконец, его поразительные интуитивные способности в навигации. Любая из них принесла бы исследователю непреходящую славу, а вместе они составляют непревзойденный список достижений.

Колумб был необразованным человеком, знавшим о своем невежестве, но бросившим вызов общепринятой мудрости своего времени. Преклонение перед старыми текстами не мешало ему испытывать восторг всякий раз, когда удавалось скорректировать их на основе опыта. Это делает его одним из последних светочей средневековой космографии, стоявших на плечах своих предшественников, и одним из первых маяков Научной революции, основанной на предпочтении эксперимента авторитету. Такие же парадоксы наблюдались во всех чертах его характера. Склонность к фантазиям и принятию желаемого за действительное плохо уживалась в его голове с усвоенными с детства соображениями торговли и прибыли. В отношениях с монархами и заботе о своей семье мистицизм сочетался с материализмом, лишь чуть менее интенсивным – как у богатых гуру, которые сегодня одинаково хорошо известны в духовных обителях и деловых кругах. Хотя религия оказывала на него мощное влияние, оно тем не менее было странным образом ограничено в реальной жизни: его пожертвования на религиозные цели немногочисленны, а благотворительность распространялась главным образом на семью. К индейцам, которых он обнаружил на новой земле, он относился с прозелитским рвением и грубым пренебрежением. Он был отъявленным обманщиком и вечной жертвой самообмана, но при этом редко сознательно лгал. В общении с подчиненными он был попеременно расчетлив и простодушен. Он хотел иметь почитателей, но не умел сохранять друзей. Жажда возвышения, осознанное стремление к «статусу и богатству» не мешали ему в то же время в определенной степени гордиться своим скромным происхождением и сравнивать адмирала-ткача с королем-пастухом. Он любил приключения, но плохо выносил связанные с ними невзгоды. Самым парадоксальным из всего этого является то, что помимо исследований островов и материков в океане Колумб невольно