— Нет! — По крайней мере половина из них зарычала в ответ, и Валерий улыбнулся.

— Тогда два к одному. — Все до единого рассмеялись, даже Фалько. Он дал им время, а затем серьезно продолжил. — Я не собираюсь сражаться с пятьюдесятью тысячами или даже с десятью тысячами. Мы сожжем все мосты, кроме одного, и мятежники потянутся к оставшемуся переходу, как осы к гниющему персику. Только несколько тысяч смогут пересечь границу одновременно, и эти тысячи умрут от наших мечей. — Он не позволил ни капли высокомерия проникнуть в свой голос. Эти люди не были дураками. — Нет, на победу не рассчитываю, — ответил он на их невысказанный вопрос. — Я не Цезарь и не Александр, а их слишком много. Даже рука ветерана должна устать. Мы будем истекать кровью, как и они. Вот почему я укрепил храм. В конце концов мы уйдем туда. И там мы умрем. — Они все это знали. Никому не нужно было это говорить.

— Почему бы сразу не встретить их в храме? — потребовал ответа Корвин, и был вознагражден гулом поддержки. — Имея около трех тысяч человек и достаточно еды и воды, мы могли бы удерживать территорию в течение месяца.

Валерий покачал головой. — И смотреть, как Боудикка сжигает твой город дотла вокруг тебя?

— Она сожжет его в любом случае.

— Да, но она просто оставит несколько тысяч воинов, чтобы они заморили нас голодом, и пойдет на Лондиниум со своей армией в целости и сохранности. Если сейчас их пятьдесят тысяч, то сколько еще примкнут к ним, если они уничтожат все лучшее, что есть в римской Британии? Сто тысяч, а то и больше. Достаточно даже, чтобы сокрушить Паулина и его силы. Это был бы конец провинции. Мы не можем этого допустить. Заставив ее сражаться, у нас есть возможность вырвать сердце у повстанческой армии здесь, в Колонии.

— Зачем мы существуем, если не для того, чтобы сражаться, Корвин? — согласился Фалько. Его голос был напряжен от эмоций. — Все эти дни на тренировочной площадке были только для того, чтобы попотеть? Нет. Сегодня я потерял все, что любил, и я не буду праздно смотреть, как женщина, ответственная за это, проходит мимо, чтобы принести боль, которую я чувствую, тысячам других.

Валерий знал, что мнение Фалько было решающим. Время истекало. Больше споров быть не могло. — Пошлите инженеров, чтобы сжечь мосты. Подготовьте свои когорты. Мы займем позицию до наступления темноты. — Он долго и упорно размышлял, лучше ли провести ночь под открытым небом и получить одеревенелость стареющих конечностей, или рискнуть запутаться в темноте за час или два до рассвета. — Бела? — Командир кавалерии поднял голову с гримасой боли. — Отведи своих конных солдат назад. Теперь они больше ничего не могут сделать.

Когда офицеры вышли, он позвал Лунариса. — Я хочу, чтобы ты был в храме, и повышаю тебя до опциона. — Большой легионер открыл было рот, чтобы возразить, но Валерий поднял руку. — Никаких возражений. Мне нужен человек, которому я могу доверить командование местом, где мы будем стоять. Мы не знаем, что будет, когда мы вернемся сюда с боем. — Он грустно улыбнулся. — По крайней мере, зная, что ты командуешь, я буду уверен, что мне будет куда отступать.

***

Когда наступили сумерки, он стоял у северных ворот Колонии, прислушиваясь к вечерним звукам и глядя на север. Было благословением иметь время остановиться и подумать после дня постоянных решений. Ночь была теплая, воздух неподвижный, и пары летучих мышей гонялись за невидимыми насекомыми между зданиями и деревьями у реки. Он услышал безошибочный крик совы и внезапно почувствовал глубокую меланхолию. Где она сейчас? Он вспомнил сладкий аромат ее шелковых волос и мягкость ее плоти, нежность губ, которые он никогда не имел возможности целовать достаточно часто, и темные глаза, которые вспыхивали подобно дикому огню; чудо познания, подобного которому нет ни у кого другого. Он предположил, что она поддержит восстание; смерть ее отца дала ей достаточно причин для ненависти. Но присоединится ли она к нему? Нет. Киран позаботится о ее безопасности; честный, надежный Киран, который теперь будет разрываться между своим долгом перед королевой и своей решимостью уберечь свой народ от страданий. Насколько все было бы иначе, если бы он сам занял трон. Сознательным усилием он выкинул вождя иценов из головы. Сейчас не время сочувствовать воину, с которым он может столкнуться на поле боя через несколько часов. Достаточно ли он сделал? Это был вопрос, который он должен задать себе. Была ли какая-то мелочь, которую он не учел, которая могла бы спасти жизнь одному легионеру или стоить жизни одному из воинов Боудикки? Он почувствовал, как укол сомнения вонзается в его левый висок, как сверло плотника. Сомнения? Конечно, у него были сомнения. Даже Цезарь, должно быть, сомневался в ночь перед решающим сражением, но, как и Цезарю, ему приходилось скрывать свои сомнения ото всех. Он мог бы вывести ветеранов обратно в Лондиниум с конвоем женщин и детей и спасти тысячи невинных жизней. Это стоило бы ему карьеры и чести, но это была бы небольшая цена. Не поэтому ли он этого не сделал, чтобы спасти свою честь? Он покачал головой. Нет. Боудикку нужно было остановить или, по крайней мере, испытать. Если бы он смог остановить ее здесь или хотя бы заставить ее выждать день, Лондиниум можно было бы спасти, а вместе с ним и всю провинцию. Он был прав, сражаясь здесь. Прав с решением покинуть город и храм и заставить ее напасть на него на его собственной территории и на его условиях.

Он посмотрел на небо: свет угасал. Скоро.

Звук шагов по покрытой металлом дороге за его спиной эхом отдавался от домов вдоль улицы, железные гвозди хрустели по утрамбованной поверхности. Он повернулся, чтобы посмотреть, как они проходят. Ветераны Колонии, каждый сын Империи. Сначала Фалько во главе своего отряда, его крепкая фигура скрыта под алым плащом, а глаза теряются в тени полей шлема. В последний момент гордая голова повернулась, подбородок поднялся, и старый солдат кивнул Валерию, и этот жест сказал ему больше, чем любые слова. Он ответил на него приветствием, ударив кулаком по доспехам, и увидел улыбку Фалько. За своими знаменосцами