горных склонов и спускаются к морю. Вижу, маркиз тоже наслаждается, в лондонском климате такого не бывает. Оливы, апельсины, персики, гранаты… На кой ляд этому райскому уголку война?

— Вы изменились, Вольдемар.

— Нет, сэр Чарльз. Обстоятельства изменились, я — нет.

— Что же… Как она?

— Скучает безумно. Могу, наконец, вывести ее в Швецию?

Умалчиваю о главном: так называемый родственник угрожает ее убить, если выйду из повиновения. Иначе Колдхэму придется узнать слишком много.

— Нет! — он сбавляет шаг, будто оступившись. — Управление специальных операций запретило. Особенно сейчас, в финальной фазе. Не желают, чтоб у Гестапо возник повод для подозрений.

— А они отдают себе отчет, что связывают мне руки?! — становится невыносимо душно, сладкие запахи фруктового сада кажутся приторными до ядовитости. — Неужели не понимают, какой кошмар начнется в первые дни после покушения, удачным оно будет или нет!

— Идет война, ради победы рискует каждый. Погибают многие, чтобы другие жили в счастливом послевоенном мире.

— Демагогия! — я добавляю пару непечатных фраз, культурный джентльмен не противится. — Им легко трепать языком, попивая грог в кабинетной тиши. Рискуют полевые агенты. Но почему Элен годами должна сидеть в заложниках?

— Вы навещаете ее?

— Да, теперь довольно часто, раз в две или три недели.

Мы снова бредем меж деревьев, ухоженных кое-как. И без того благодатная природа Эллады щедро награждает греков всем чем может.

Каждая встреча с моей маленькой леди — настоящий праздник. Мы много разговариваем, ее просто разрывает на куски от желания высказать накопившееся. Хозяевам пришло извещение о гибели старшего сына под Харьковом, младший служит где-то в Италии. Безногий отставник гонит отвратительное пойло и не просыхает.

Дорогу в бомбоубежище Элен выучила до последней трещинки. От Магдебурга не осталось и половины. Ночью налетают американцы, днем гвоздят бомбардировщики Роял Эйр Форс. Англичанам невдомек, что далеко внизу, под бетонными сводами, вздрагивает от близких взрывов их соотечественница. А знали бы, ничего бы не изменилось.

Каждое расставание с Элен — словно надрез тупой и ржавой ножовкой. Мы знаем, что проклятый Рейх трещит как орех, стиснутый с Востока, Юга и Запада. Мы внутри этого ореха и будем задавлены вместе с фюрером, генералами, солдатами, нонкомбатантами. Последний поцелуй перед прощанием отравлен страхом, увидимся ли снова… Или будем, как щепки, разбросаны в водовороте умирающей империи.

— Как развивается заговор военных? — голос маркиза возвращает меня из руин Магдебурга в Грецию.

— Слишком хорошо. Слишком — потому что много вовлеченных лиц, неизбежны утечки. Но иначе нельзя, они хотят немедленно парализовать СС и взять под контроль армию.

— Мы не вмешиваемся и не отменяем собственную операцию. Гитлер непременно должен умереть до осени. Если промахнемся, то очередь ваших генералов.

На них, как я понимаю, Лондону наплевать. Неожиданная смерть фюрера от пули британского снайпера смешает планы заговорщиков, аресты верхушки — Бормана, Риббентропа, Геббельса, Геринга, Гиммлера — могут сорваться. Неясно другое — что предпримет британское правительство в случае гибели фюрера.

— Сэр, немецкие военачальники мечтают о едином фронте с Британией против СССР.

Колдхэм делает выразительный жест — кто же им запретит мечтать.

— Черчилль того же мнения. Но не он один принимает решения. Британским подданным и в тридцать девятом было трудно объяснить, во имя чего мы ввязались в войну. Сомнения не оставляли до воздушной Битвы за Англию. Конечно, красные угрожают цивилизованному миру, но не сейчас, когда истерзаны войной.

Звучит оскорбительно для СССР, зато обнадеживающе.

— Сэр Чарльз, а вы просчитывали внутренние последствия для Рейха от смерти Гитлера? Его ненавидит верхушка, но для народных масс фюрер имеет почти религиозное значение. Убийство наверняка породит всплеск негодования, давайте отомстим подлым врагам и так далее, — он пытается отрицать, но я не привел еще один аргумент. — Наконец, если война продолжится, не боитесь ли вы, что вместо фюрера у руля появятся более толковые руководители?

Его ответ мне интересно выслушать как аналитику — что за Каналом вывели мои коллеги.

— Все «обиженные» генералы Гитлера в один голос кричат, что военные просчеты на совести Вождя. Но их решения не лучше. Я сам не знаю многих деталей, кое-что от русских… Скажите, когда поражение Рейха стало неизбежностью?

Это мне известно в деталях. После боев под Белгородом и Курском. Летнее избиение Вермахта текущего года — только следствие.

Рассказываю о ключевом эпизоде. Был момент истины, когда дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» под Прохоровкой расстреляла два танковых корпуса генерала Ротмистрова. Подбитых или полностью уничтоженных русских танков немцы насчитали около трехсот. Поле боя осталось за Панцерваффе, все поврежденные «тридцатьчетверки» были взорваны. Но дивизия продвинулась на север лишь на четыре километра. Если бы Манштейн велел поторопиться, кинул в прорыв за «Лейбштандартом» весь танковый корпус, он добился бы полуохвата Курска, окружения советского Воронежского фронта.

— Точно? — засомневался маркиз.

— По крайней мере, это мнение высказали наши военные аналитики, когда провал операции «Цитадель» разбирали уже с полной информацией.

— А почему же фон Манштейн не наступал?

— На левом фланге корпуса у деревни Яковлево танковый отряд генерала Катукова провел отвлекающую атаку, два десятка разношерстных танков, что смогли собрать: ваши «Черчилли», легкие «Т-70», «тридцатьчетверки».

Представляю горячие недра танка, вонь пороховой гари, истошный рев мотора, лязг гусениц, немилосердную тряску на разбитой дороге и безумную атаку неизвестных ребят против целой эсэсовской дивизии! А я корпел над бумажками…

— Отвлекающую?

— Именно. Манштейн едва заметил успех у Прохоровки, зато почему-то очень встревожился от флангового удара, о чем доложил фюреру: у русских обнаружились резервы, берут корпус СС в клещи. Вождь пребывал в шоке от высадки союзников в Сицилии и приказал Манштейну сворачиваться. Больше Вермахту никогда не наскрести силенок для стратегического наступления против Советов, только огрызаться и кусаться, — сдерживаю эмоции и заканчиваю: — Оба приняли ложные решения на основании имевшейся в тот момент информации. Но у Манштейна она была ограниченная, разведданные и донесения командующих соединениями. Фюрер мог получить любые сведения. Его ошибка крупнее. Она сберегла жизни тысячам русских солдат. И не она одна. Годом раньше он дробил силы на юге. Зачем столько людей и техники гнать к Сталинграду, когда главной целью был Кавказ? Потому что, не взяв Ленинград, он хотел покорить Сталинград. Дело в названии, политике, идеологии.

— А Манштейн вряд ли вообще задумывался о политике и тоже совершал ошибки. Поставь у руля государства такого вояку, например — Кейтеля или Йодля, они наломают дров. К тому же у фюрера харизма, он действительно способен увлечь массы. Через пару недель, как плач по покойному Гитлеру стихнет, солдаты будут проливать кровь за Кейтеля?

В общем, судьба Великого Вождя Тысячелетнего Рейха решена, мое мнение в расчет не идет. Я провожаю Колдхэма, но в одиночестве не остаюсь — цепляется вдруг пронырливый греческий переводчик. Его английский ужасен.

— Просим задержать. Завтра с вами встречать… — он достает замусоленную бумажку, с нее читает русские или, скорее,