подследственного, — он не может сдержать усмешку. Еще бы, сотрудник СД оставил Гестапо в дураках. — С Мюллером договорено не трогать вас и никого из моих. Отправляйтесь к себе и занимайтесь анализом охраны первых лиц.

— Да. Спасибо, герр оберштурмбаннфюрер!

— Знаете, что убедило Мюллера не раздувать конфликт? — кидает Шелленберг вдогонку, и я оборачиваюсь. — Он поверил докладу, что мы безнадежно проигрываем войну.

Глава 40. Контуры заговора

Скромный кусок мяса с гарниром из каши в служебной столовой был специальной льготой для сотрудников Главного управления имперской безопасности. За него не требовали талон на питание, только удерживали марки из оклада. Значит, можно чуть больше мяса купить семье.

Впрочем, денег тоже не хватало. Рейхсфюрер разошелся с супругой — она отказывалась понимать, почему муж, из числа первых лиц Великого Рейха, не в состоянии обеспечить ей сносное существование. В Рейхсканцелярии злословили о попытке Гиммлера взять ссуду под льготный процент в партийной кассе НСДАП. Вальтер Шелленберг никогда не поддерживал эти шутки. Имея в подчинении СС, где крутятся приличные средства, списываются деньги на заграничную агентуру и превращается в валюту изъятое еврейское золото, рейхсфюрер брезговал взять даже пфенниг свыше содержания, положенного государством, чем вызывал уважение. Начальника разведки крайне раздражало другое качество шефа — неумение выдержать избранную линию. Поэтому Гиммлер в борьбе за влияние на Гитлера проигрывал твердокаменному Риббентропу.

Как ни парадоксально, в аппарате РСХА нашелся только один человек, с которым нужно было обсудить бесхребетность рейхсфюрера — шеф Гестапо, давний недоброжелатель Шелленберга. Но случай долго не представлялся.

В январе сорок третьего года Гитлер назначил главой РСХА Эрнста Кальтенбруннера. Бывший начальник Венского Гестапо был предан фюреру и тоже родился в Австро-Венгрии, на чем его достоинства резко обрывались. Высоченный, грубый и откровенно туповатый, он своей прямотой железобетонной балки раздражал даже Мюллера. В качестве жеста, примиряющего вечно соперничавших начальников управлений, Кальтенбруннер обязал их непременно обедать в общей столовой на Принц-Альбрехтштрассе.

В начале трапезы он непременно произносил короткую речь в ультрапатриотическом духе, очень напоминавшую тост. Явно расстраивался, что в стакане эрзац-кофе, а не шнапс. Судя по прожилкам на бугристом лице со шрамами, Кальтенбруннер пил изрядно, отчего становился нервным к концу рабочего дня — хотелось принять грамм триста-четыреста. Еще он непрерывно курил, более сотни сигарет в день. Его коричневые зубы воняли настолько нестерпимо, что напоминали газовую атаку на Ипре, и Гиммлер однажды выгнал обергруппенфюрера с доклада, пока тот не залечит кариес у дантиста.

Вскоре совместные обеды обрели обязательность служебного совещания, и начальники управлений, если уезжали в командировку, отправляли в столовую своих замов или начальников рефератов (отделов). В середине апреля Шелленберг увидел на стуле, предназначенном для шефа внутреннего СД, долговязую фигуру фон Валленштайна.

— Растет ваш протеже, — ядовито заметил Мюллер. Он не пользовался ножом, только вилкой, тем самым подчеркивал свое происхождение из народных низов. — Загляните ко мне, Вальтер, когда насытитесь.

Шелленберг постарался скрыть удивление. Ладно про насыщение — это просто шутка, военный рацион поддерживает у офицеров поджарое телосложение. Странно другое. Он часто встречался и подолгу катался на лошади с главным конкурентом в разведке — Канарисом. Адмирал интеллигентен, с ним приятно пообщаться. Разговорами с Мюллером Шелленберг был сыт лет на десять вперед, повторять без служебной необходимости не имел желания. Неформальный тон гестаповца насторожил. Тем более когда беседа намечается на территории Мюллера, где наверняка будет записываться.

Но отказываться от приглашения и не думал.

— Присаживайтесь, Вальтер! По коньячку и по бутерброду? — генерал изобразил радушного хозяина, отдавая распоряжения помощнику.

— От коньяка откажусь. Печень, — печально сообщил Шелленберг. Для выздоровления ему были необходимы диетическое питание, долгий отдых в теплой стране и воздержание от волнений — в военное время немыслимая триада.

— Жаль. Не бережете себя. Ваш фон Валленштайн выглядит гораздо лучше, особенно в форме штурмбаннфюрера СС.

— Бросьте, Генрих. Он — не мой подчиненный, и не я продвигаю его по службе.

— Не Кальтенбруннер же! — Мюллер опустился в глубокое черное кресло напротив гостя и без стеснения опрокинул рюмку в одиночку. Шеф Гестапо оставил мальчишескую манеру выбривать голову над ушами, отчего приобрел более презентабельный вид. — Он, как и я, недолюбливает вас, холеных интеллектуалов. Говорит: согнать бы вас всех на подземный завод, больше было бы пользы Рейху.

— У Валленштайна родственник в первом управлении, — напомнил Шелленберг. — Отчего же он вас интересует? Старые счеты? Не думаю.

— Да! — Мюллер закурил, откинувшись в кресле. Рюмка коньяку после обеда, сигаретка за неспешной беседой — и жизнь хороша. — Старые счеты не имеют значения. Он занимается покушениями на первых лиц и растет в звании, не глядя на промахи прошлого года. Таких совпадений не бывает.

Шелленберг едва удержался, чтоб и себе не налить коньяк. Мюллер подозревает, что в СД открыто готовится ликвидация фюрера!

— Группа Валленштайна работает по инициативе МИДа. Вы не знаете?

Мюллер неопределенно махнул сигаретой.

— Не слышал, но уже ничему не удивляюсь. Видимо, Риббентроп задумал очередную глупость.

— Хуже. Он как-то выслушал страстный монолог фюрера, что только Сталин — выдающаяся личность, Рузвельт и Черчилль рядом с ним не стоят ничего, поэтому нужно срочно ликвидировать Сталина, без него Советы развалятся.

— Фюрер во многом прав, — согласился Мюллер. — Во всяком случае, в оценке Сталина. И что наш Иоахим?

— Решил сам организовать покушение. Заказал одноразовый пистолет с убойной дистанцией шесть метров, вмонтированный в авторучку. Ищет контакты с русскими, чтобы отправить к Сталину переговорщика-смертника.

Мюллер едва не схватился за голову.

— Вы серьезно?

— Вполне. Больше скажу — по ходатайству Риббентропа фюрер утвердил самую достойную кандидатуру смертника, истинного и верного сына Рейха, — Шелленберг печально улыбнулся. — Меня.

— Поздравляю. Большая честь, — откликнулся Мюллер без тени улыбки, отчего сарказм усилился. — Я представляю, как после Сталинграда и ультиматума Рузвельта о безоговорочной капитуляции русские идут на переговоры.

— МИД просил нейтралов о посредничестве. Мои люди и Канариса пробовали выходить на контакт с русской разведкой… Ответ один: складывайте оружие и приводите фюрера в наручниках, поговорим. Представьте, Риббентроп в качестве наживки предлагал Сталину военную помощь против США!

Благостное настроение Мюллера улетучилось. Он вернулся к своему столу, подхватил какую-то папку, видимо, представлявшую интерес для разведки СД, потом отбросил ее.

— Вы знакомы с подробностями дела Лютера?

— В общих чертах.

Шелленберг кривил душой. Переворот в Министерстве иностранных дел, что готовил заместитель Риббентропа, наделал много шума. Мюллер не стал пенять за отсутствие откровенности.

— Я сам присутствовал на ключевых допросах. Люди Лютера дали массу доказательств не только преступлений Риббентропа, но и его клинического идиотизма. Гиммлер доложил фюреру — далее терпеть нельзя. Это было, кажется, в сентябре.

— Помню, — кивнул Шелленберг. — Рейхсфюрер вернулся из ставки умиротворенный, поменявший свое мнение на сто восемьдесят градусов. Мне заявил: «Фюрер знает, что делает. Доверимся