Мне на миг показалось, что сейчас она расплачется. Неужели она действительно влюбилась? А я – лишь повод для ревности? Вот так. Родись красивым, а счастливыми все равно будут бегемоты.

И я тоже бросил злобненький взгляд на танцующую парочку. Неужели я докатился до точки и приревновал Ягу к бегемоту? Правда, с одной поправочкой – к грациозно танцующему бегемоту.

Я даже не заметил, что со всей силы прижимаю к себе Дункан. А она со всей силы вырывается.

– Да пусти ты меня, бегемот неуклюжий!

Вот и вся мораль. Получил своего бегемота обратно. Кто обзывается – сам так и называется! Так, кажется, говорили мы еще в детском саду? Ничего себе! Я помнил детсадовские присказки! Ну вот, можно прожить нелегкую, очень нелегкую жизнь, в которой ну столько всего было, а мудрости по-прежнему будешь черпать из раннего детства. Неужели мы все там застряли навсегда? А сегодняшний день – всего лишь мираж? Просто тяжелый мираж. После которого каждое утро похмелье.

Я опустил руки. А Дункан нахально разбила парочку и бросилась на шею бегемо… Пардон, славному парню Туполеву. Что уж было дальше между ними – понятия не имею. Потому что я уже прижимал к себе Ягу.

– Как же я соскучился по тебе, как же соскучился… Ты даже не представляешь…

– Тише-тише. Я все представляю. Но тише-тише. И у стен есть уши.

– У стен есть, а у музыки нет. Музыка не слышит – она оглушает.

– Не умничай. У нас так мало времени. И уверена – за нами следят. Во всяком случае, диск с нашими танцульками обязательно просмотрят. Поэтому слушай и ничего не говори. Только улыбайся, желательно – глупо… Так вот – этот укол будет чистым, делай его смело. Аристид впадет в транс. Зафиксируется его смерть. А потом… Потом его вывезут.

– Пропажа тела? О господи! Это же все равно что…

– Молчи! И слушай. Не пропажа, а якобы кремация. Все будет сделано как надо. И все! Аристида спрячем. Больше пока ничего не могу сказать. Могу, и все бы сказала – но нет возможности. И больше не смей ни о чем думать!

– Как это – если такое… Я должен предупредить Аристида!

– Ты что, хочешь все испортить?! – зашипела Яга. – Там же везде прослушка, возможно, в самом Аристиде!

– Как бы я хотел узнать все поподробнее…

И Яга расхохоталась во весь голос, словно услышала от меня глупость. И отпрянула от меня. Я не мог даже улыбнуться в ответ. И ей пришлось выкручиваться одной.

– Да не могу я с мумией танцевать! – перекрикивая музыку, закричала она. – Как на похоронах! А я веселиться сюда пришла!

– Я тоже! – Туполев воспользовался моментом и освободился от цепких рук Дункан.

Он тут же ловко подхватил Ягу. И они, танцуя, направились к столику. Нам с Дункан ничего не оставалось, как отправиться вслед за ними. Мы шли, понурив головы. Действительно, как на похоронах. Каждый из нас думал о своем. Дункан печалилась о бегемоте. Я о предстоящем убийстве, которое не должно состояться, но которое меня еще как тревожило.

– Эх, надраться бы по-хорошему! – искренне вздохнул Туполев, умещая свою тушу на стуле. – И ни о чем не думать! Впрочем, я и так ни о чем не думаю! Как же здесь прекрасно! И плевать на всех! Я бы вообще здесь остался. Навсегда. В этом чудненьком городишке! Где думают за тебя, любят за тебя, живут за тебя. Представляете, какой кайф мы получаем! Мы существуем, а за нас живут! Мы ни при чем! Мы ни за что не отвечаем! Ни за что! И за это еще будем получать огромные бабки! И даже долго-долго проживем, если будем стараться! Уж я постараюсь! Уж постараюсь! И плевать, абсолютно на всех плевать! И какой идиот сказал, что жизнь – это больше, чем жизнь! Идиоты! Пусть и живут с этим большим. А для жизни вполне достаточно жить. Жрать, пить, любить. И ни о чем не париться. И не важно – какой ценой. Все одно – у всех цена одна. Рано или поздно все сдохнем. Так я вот хочу попозже. Поживши всласть… И на всех плевать, я заявляю – пле-вать!..

Похоже, Туполев хмелел быстро. Несмотря на свой вес. И, похоже, он был неисправимым негодяем. Вот ему бы укольчик… Но я резко остановил свои шальные мысли. Стоп. Я, получается, не лучше их? Если начинаю приравнивать себя к ним. Свои возможные действия. Я начинаю выбирать смерть для одних и отрицать ее для других. Это тот же фашизм. Только с обратным знаком. Но от перемены слагаемых сумма не меняется. Нет, не сумма. Не изменяется итог. Не изменяется финиш жизненной дистанции. Точнее, смерть, которую почему-то можно выбирать. Для каждого. Если он – плохой, а я – хороший, то я могу выбрать для плохого смерть. А плохой может выбрать смерть для меня, хорошего… Это не просто чудовищно. И не просто нарушение естественных. Божественных. Просто судьбоносных законов. Это право на преступление. Лицензия на убийство. И не важно – для кого предназначено это право или лицензия. Для хорошего или плохого…

Фу… Я обмакнул салфетку в бокале с вином и вытер ею вспотевший лоб. Фу! Похоже, я тоже быстро надрался. А выпили всего-то ничего.

– Да уж, – вздохнула Дункан.

Она осторожно взяла Туполева под руку, подняла со стула и подтолкнула к выходу. Мы молча вышли на улицу. Ветерок, такой легкий, такой нежный, такой влажный был весьма кстати. В городке у моря. И я мгновенно отрезвел. Мне никого не хотелось убивать. В отличие от Туполева, который трезветь не хотел. А убивать хотел, похоже. Еще как!

– Если хотите правду! Вот она! За жизнь! За вот такую жизнь здесь! – Туполев затопал ногами по земле. – За хорошую жизнь вот здесь! (Для убедительности он притопнул еще раз.) Я любого могу расстрелять. Не моргнув глазом! И плевать, что будет потом. Про «потом» я не думаю. Учитывая – будет ли вообще оно, это «потом». На ромашке гадать не собираюсь. Мне нужны доказательства! Не меньше! Если они есть – что «потом» будет! Тогда… Тогда, конечно, зачем себя на муки вечные обрекать! Жариться на сковородке я, нет, увольте, тоже не желаю! Но если доказательств нет, то на нет и суда нет! А уже если нет доказательств – тогда, пожалуй, рискну хорошенько пожить на земле.

Туполев сжал кулаки и сотряс ими воздух.

– Все выжму! И никого не пожалею! Могу