Я заглядываю в сумку на случай, если каким-то чудом мои онемевшие пальцы просто пропустили припасы. Но нет. Все пропало. Просто исчезло.

Кожу покалывает от тревоги, я запускаю всю руку в сумку, чтобы дотянуться до дна. Когда пальцы проскальзывают в дыру размером с кулак, я делаю глубокий вдох.

Я хочу разозлиться на себя, но это чудесным образом не пополнит мои запасы.

Возможно, это знак, что мне следует отказаться от этой миссии здесь и сейчас, прежде чем я умру от голода и окажусь в расщелине в Монтелюче, лежа рядом со вторым вороном, которому я должна помочь.

Но что потом?

Я возвращаюсь в Тарелексо и веду себя как образцовая гражданка, чтобы Сильвий не бросил меня за тюремную решетку или преждевременно не отправил в Филиасерпенс?

Лоб покалывает от чьего-то пристального взгляда. Поскольку Фурия сосредоточен на трудном подъеме, а в этой части королевства, похоже, нет никаких других обитателей, я делаю вывод, что это Морргот. И действительно, когда я бросаю взгляд в его сторону, то обнаруживаю, что он пристально смотрит на меня.

В этот момент я рада, что он не мужчина, потому что мужчина осудил бы меня. Каким бы странным ни казался иногда ворон, он ожившее чучело. Даже не настоящее животное, а это значит, что он никак не может быть наделен истинными чувствами или логическим мышлением.

Я достаю флягу и делаю глоток, надеясь, что это смирит мое раздражение. Как будто чтобы вывести меня еще больше из себя, желудок решает заурчать. Я затыкаю флягу и смотрю на желтый мох, покрывающий края каньона.

Я почти протягиваю руку и отрываю кусочек, но у многих волшебных растений есть побочные эффекты, и я не в настроении их испытывать.

Кроме того, я не настолько голодна.

Несмотря на то что основная нагрузка лежит на Фурии, несколько часов спустя между моими сжатыми грудями струится холодный пот, живот скручивают спазмы, и у меня болят места, которые, как я думала, не могут болеть.

Чтобы не потерять сознание от усталости и голода, я делаю еще один глоток воды, затем отрываю комок мха. Он влажный и тягучий, как мокрые волосы, и пахнет затхлым мехом. Мое горло сжимается.

Может быть, на вкус это не так противно, как на запах.

Я морщу нос, поднеся мох ко рту. Но прежде чем я успеваю высунуть язык, чтобы попробовать его, меня бьет по лицу крыло. Морргот хватает мох, его когти царапают мои покрытые волдырями кончики пальцев, и улетает, чтобы выбросить его.

– Эй… это был обед! – Из царапин сочится смесь крови и сукровицы. Я смотрю на розоватую жидкость, задаваясь вопросом, смогу ли я питаться собственной кровью. Котел, мой разум вслед за сыром покинул меня.

Желудок визжит как раненое животное. Когда я тянусь за очередным кусочком мха, Фурия исчезает, и я стою на лугу у узкой реки. Вода несется с горы так быстро, что ее поток оглушителен. И все же я слышу ворчание и плач ребенка с округлыми ушами. Маленький мальчик поглаживает живот, который сильно раздут, как у толстого взрослого.

Когда его лицо начинает покрываться рубцами, я ахаю. Его глаза закатываются, а затем он падает лицом в траву, и его пальцы, похожие на сосиски, разжимаются, обнажая комок желтого мха.

Успевая только вздохнуть, я снова оказываюсь на Фурии. Хотя луг и мальчик исчезли, они все еще перед моими глазами.

Он и горсть мха.

Тот же самый мох, который я проглотила бы, если бы ворон не схватил его. Я осознаю, что птица только что спасла мне жизнь.

– Спасибо, – шепчу я. Аппетит пропал.

Я решаюсь на еще один глоток воды, затем прячу флягу обратно в сумку и смотрю на сгущающийся туман, который окончательно скрывает солнечный свет, достигающий прохода.

Вскоре меня окружает абсолютная темнота и неподвижная гора, и тишина такая, что слышно только цоканье копыт Фурии по камням и редкий свист крыльев Морргота, из-за чего мои веки опускаются.

Ниже.

Ни…

Я просыпаюсь от капель чего-то теплого, стекающего по моим пальцам. Я думаю, что это дождь, но мокро в одном месте. Мой позвоночник стонет, когда я отрываю свое тело от шеи Фурии, и пальцы болят, когда я их разжимаю. Должно быть, я всю ночь сжимала жесткую гриву коня, учитывая, насколько несгибаемыми кажутся костяшки пальцев.

Когда я замечаю следы крови на руках, мои веки вздрагивают так же сильно, как и сердце. Я оглядываюсь, чтобы понять, откуда кровь, но обнаруживаю Морргота, парящего на расстоянии вытянутой руки и зажимающего в когтях обмякшего кролика.

Я морщу нос, понимая, что он собирается перекусить кроликом. Он наклоняется ниже, кивая на кролика. Он… он предлагает мне свою добычу?

Желудок сжимается от запаха, я качаю головой:

– Прости, я не… – Желчь подступает к моему горлу. Я с трудом сглатываю. Я прохрипела остаток предложения, изо всех сил концентрируясь на том, чтобы проглотить двухдневную поленту. – Я не ем ни мяса, ни рыбы.

Полагаю, ворон сочтет это нелепым. Я даже не уверена, зачем я рассказываю о своих вкусах и привычках.

Морргот не роняет кролика мне на колени и не закатывает глаза – разве вороны могут закатывать глаза? – и все же я чувствую его раздражение. Он, наверное, считает меня глупой. В конце концов, мне нужна пища. Я знаю это. Он знает это. И все же я отказываюсь от еды, которая мне бы помогла.

– Сколько нам осталось идти до твоего друга?

Его черные крылья взмахивают в воздухе раз, другой, а затем он улетает. Кажется, проходит целый час, прежде чем его черное тело снова появляется на белом небе. Возможно, и два.

Хотя солнце едва рассеивает туман, становится светлее, намекая на полдень.

Он хлопает крыльями, опускаясь и прерывая односторонний разговор, который я вела с Фурией. Лошади, к сожалению, довольно сдержанные существа. Интересно, может ли Морргот показывать образы коню?

Морргот опускается ниже и вытягивает один металлический коготь.

Я смотрю на ветви, усыпанные крупными ягодами, затем в его блестящие глаза.

– Для меня?

Его голова опускается.

Я беру ветки и, не теряя ни секунды, срываю ягоду и отправляю ее в рот. Она сладкая, очень сладкая, как конфеты, которые Джиана привозила из Тарекуори. Сок стекает по моему языку лужицей чистого наслаждения. Возможно, это