дрова. И воду. Хотя он уже привык, что это его обязанность. Все же что-то случилось тогда. Тогда, когда пришел Клод. Что-то, что она не стала ему рассказывать. Что-то, о чем промолчала даже стая. Он же спрашивал – ответом было молчание. И что с того, что этот ловец выкосил многих из их отряда? Да, он был врагом, но случайным – он же не знал правды. Надо было попытаться поговорить с Клодом, но что-то тогда случилось, и стая молчала, покрывая кроху. Иначе зачем крохе запрещать топить камин днем? Других ловцов в зоне пока нет. А этот и без дыма найдет дом крохи. Если, конечно, захочет увидеть дочь. Тогда почему нельзя топить камин днем? Чье внимание нельзя привлекать?...

Что-то тогда случилось – кроха на него даже смотрела теперь как-то иначе. И где-то свербило под шкурой так, что не дотянешься, не расчешешь до крови, чтобы избавиться от зуда – это иное, это что-то другое, чему он еще не находил слов.

Ты отвечаешь за малышку…

Что-то будет…

Обрывки непонятных фраз. Последнее время это случалось все чаще и чаще. И дикий грохот с небес, прям как сейчас.

Поднялся ветер, такой сильный, что стая ушла в убежище – самого Джека хватит для защиты крохи. Гремел гром, обещая бурю.

Кроха ругалась сразу на все – на него, на ветер, на погоду, на снег, на глупые доски, которые сейчас уже поздно приколачивать. Он бы помог, если бы ему объяснили. Он считал, что он умный. Она доказала ему, что он ничего не понимает в происходящем. И это злило. Опять злило до того зуда под кожей, который не разодрать и не унять. Он знал – он умный! Он знал – он сильный. Он знал – он надежный. Надо просто добавлять – был. Был умным. Был сильным. Был надежным – иначе бы не умер в очередной раз. Его ценили. Когда-то. Его уважали. Тоже когда-то. А он оказался тупым. Способным только стирать, таскать воду и мешать Эш расти. А еще старательно своей заботой убивать её – кроха не сказала этого, но он сам это понял. А ведь он отвечает за малышку!

Он зашел в дом, запуская холод – кроха недовольно прошептала что-то. После встречи с Клодом она стала сама не своя. Постоянно молчала. Прикусывала губу. То сторонилась его. То прижималась к нему. То кричала, тут же извиняясь. Она перестала улыбаться. Он предложил сходить и вернуть Клода. Лучше бы не предлагал. Надо было сделать это тихо, самому, без разрешения крохи. Все равно же орала. И почему-то плакала. Собственная неспособность понять происходящее бесила до ярких вспышек перед глазами.

В доме несмотря на жарко растопленный камин было холодно – окна, заклеенные бумагой, не держали тепло. Кроха с Эш на руках сидела на кровати, кутаясь в одеяло. Надо было что-то делать. Кроха сказала, что поздно. Нужно переждать. Он облазил весь второй этаж, поднимаясь наверх по шаткой лестнице, и нашел широкие, подходящие доски. Оторвал их – наверное, это когда-то были шкафы (дверцы шкафов! Дверцы!) или что-то подобное. Он скинул их через пролом в стене на улицу, где уже бесился ветер. Спустился на первый этаж, забирая из хозяйственного угла молоток и гвозди, и пошел на улицу. Кроха в спину сказала, что он сумасшедший, раз куда-то идет в бурю, ну и пусть. Он хотя бы что-то попытается сделать. И он, драконы… Нет, кроха дракончик, мелкий, красивый, нельзя так ругаться… И орки всех задери, он сделал. Вернулся домой, весь облепленный снегом и холодный. Пальцы почти не гнулись, прочем, они годами не гнулись, так что какая разница.

Он знал – таким нельзя приближаться к Эш и крохе – застудит же. И потому стряхивал снег с себя, дрожал и пытался согреться у камина, боясь приближаться к огню слишком близко…

Кроха уже лежала в кровати, на эту ночь взяв и Эш к себе. Видимо, боялась, что та замерзнет в корзине. Неожиданно кроха позвала его к себе.

– Джек… Иди сюда под одеяло. Так согреешься быстрее. И эту ночь будешь спать с нами.

Он напомнил – уж на это его ума хватало:

– Йааа… Холо…ый.

– Конечно, холодный – ты замерз, у тебя зуб на зуб не попадает. Не дури – иди спать тут. Чур, одеяло не стаскивать с меня.

– Йааа… Помммм…ююю… – собственное тело убивало его – он знал многие слова, но не мог произнести.

Он лег в кровать, стараясь не задевать кроху. Та прижалась сама – спиной, потому что с другой стороны на её руке спала Эш. Стало тепло. Даже жарко, потому что сильно застучало сердце. Сердце? У него нет сердца. Он мертв. Хотя снег был холодным.

– Спи… – прошептала кроха. Она даже подсказала: – Глаза закрой и спи.

И он послушно закрыл глаза – он не умел спать. Но тьма сама пришла за ним. Тьма, в которой он сидел в роскошной ложе (Ложе – это же кровать, на ней лежат… Почему он лежал у всех на виду?) и хлопал певице. А вокруг кричали: «Браво! Бис! Браво!» – он, кажется, тоже кричал. Он помнил, как предложил это крохе, и та испугалась. И рассмеялась.

Он проснулся от холода. Камин прогорел. В трубе дико завывал ветер, доски, прибитые к рамам, ходили ходуном и хлопали – кажется, он их плохо прибил. Изо рта крохи вырывался парок.

Он аккуратно вылез из-под одеяла и направился к камину. Хотя бы попытаться. Вдруг все же получится, ведь все просто. Вымести пепел, собирая его в ведро. Разложить свежие дрова, веточки, щепки, бумагу. Кажется, не в таком порядке, но как получилось. А потом самое страшное – взять в руки то, где живет огонь (коробок спичек, это всего лишь коробок спичек, он даже не кусается).

С первого раза не получилось.

И со второго тоже.

Он снова и снова брал в руки этот злосчастный коробок. Пытался открыть. Пытался взять в руки спички. Но те падали из его дрожащих пальцев снова и снова. Он шипел. Он прикусывал до крови… Хотя откуда у него кровь? Так,