ему:

— Ходжа, твой дом горит, беги гасить.

— Пускай горит, — спокойно ответил ходжа. — Ключи-то у меня.

болгар. 32, 41

577. Теперь будете знать!

Как-то ходжа Насреддин сделал на зиму большие запасы и позвал друзей на угощение. Но когда друзья пришли, оказалось, что все его запасы съедены мышами.

Насреддин был вне себя от гнева. Стал он думать, как избавиться от мышей.

Думал, думал и придумал.

— Ну погодите, гнусные твари, я вам отомщу! — воскликнул он.

Взял охапку соломы, занес в дом, поджег, а дверь закрыл. Дом загорелся, мыши запищали, забегали, а Насреддин радостно кричал:

— Ага! Забегали! То-то! Теперь будете знать, как мне вредить[387].

серб. 35, 244

578. Зато соседу хуже

Был у ходжи Насреддина скверный сосед. Дома их стояли рядом, крыша к крыше. И все время они ссорились. Разозлился однажды Насреддин и, чтобы отомстить соседу, поджег свой дом, рассчитывая, что соседний тоже загорится. А сам убежал в город, чтоб на него не пало подозрение.

Видят люди: дома горят, да вместо того, чтобы тушить пожар, стали тащить из обоих домов кто что может. Услышал про это Насреддин и сказал:

— Жаль, меня не было дома. Я бы тоже не прочь был погреть себе руки.

серб. 35, 475

579. Мечты Насреддина

Подарили однажды Насреддину-одже десяток яиц. Он на радостях не знал, что с ними делать, положил яйца в шапку, шапку нахлобучил на голову и пошел домой.

По дороге он размечтался:

— Эти десять яиц я положу под наседку. Из них вылупятся цыплята. Цыплята вырастут, превратятся в кур, снесут мне по сотне яиц каждая. Десять раз по сто — это будет тысяча яиц. Из тысячи яиц получится тысяча цыплят, они тоже станут курами. Тысяча кур опять снесет мне по сто яиц. Тысяча по сто — это выйдет сто тысяч яиц. Если даже я продам девяносто девять тысяч яиц, то и тогда у меня в хозяйстве останется тысяча яиц, а это все равно что тысяча кур. И если эта тысяча кур снесет по сто яиц, то на продажу у меня останется... тьфу ты, шайтан, сколько же у меня останется на продажу? До этого сколько у меня оставалось?

И, сбившись со счета, Насреддин принялся считать сначала. Он до того увлекся, что снова потерял счет, снова начал считать и опять сбился. Наконец он совсем запутался и в досаде хлопнул себя по башке:

— Ну думай же, думай!

Такого удара яйца не выдержали. Шапка слетела с головы, яйца высыпались и разбились о камни. Вместе с ними разбились вдребезги и мечты Насреддина[388].

кр.-татар. 4, 137

580. Не сбей мне мерку!

Однажды жена попросила ходжу:

— Подари мне платок из красного шелка.

— Какого размера? — спросил Насреддин. — Вот такого достаточно?

И, раздвинув руки, показал размер. Жена сказала, что такой будет как раз хорош.

Пошел Насреддин на базар и всю дорогу держал руки растопыренными, чтобы запомнить мерку. А встречным кричал:

— Смотри, куда идешь! Собьешь мне мерку — ты будешь виноват![389]

тур. 35, 161

581. Зато все уместилось

Однажды жена послала Хузю Насрэддина к соседям купить масла. Хузя пошел. Соседи налили горшок, но немного масла в него не вошло. Чтобы не оставлять это масло хозяевам, Хузя взял горшок и перевернул его вверх дном. Масло, конечно, вылилось. Зато Хузя в пустой горшок слил остатки и понес жене. Жена увидела, что Хузя принес мало масла, и стала его ругать. Тогда Хузя, чтобы показать жене остальное масло, опять перевернул горшок. Вылилось и остальное. Тут жена стала бить его за то, что он оставил ее вовсе без масла.

татар. 27, 3

582. Тыква виновата

Пришел однажды ходжа Насреддин в деревню к приятелю, попросился переночевать. К тому же он был очень голоден. А приятель его был бедняк, всего угощения у него нашлось — вареная тыква, которую он только что снял с огня.

— Давай что есть, — заторопил его Насреддин. — Я еле на ногах держусь от голода.

Приятель наложил в миску тыквы и подал Насреддину. Тот нетерпеливо зачерпнул, сунул в рот — да так обжег горячей тыквой рот и язык, что не удержался и все выплюнул.

— Боже мой, что это такое? — спросил он.

— Тыква, — ответил приятель.

Утром ходжа Насреддин отправился дальше в путь. Видит: возле дороги у плетня лежат тыквы.

— Что это такое? — спросил он у своего спутника.

— Тыквы, — отвечал тот.

Тут Насреддин придержал своего коня, стал дуть на тыквы что есть мочи и приговаривать:

— Тьфу, сгинь, пропади, проклятущая!

серб. 35, 476

583. Останешься без мужа

Однажды Молла купил на базаре два глиняных кувшина с узкими горлышками. Он связал их за ручки, перекинул через плечо и отправился в путь. Немного ему оставалось дойди до своего селения, как вдруг он подумал: все животные пугаются, а почему страх не берет людей?

И он сказал про себя:

— Попробую-ка я сам испугаться, получится или нет?

Подумав об этом, он топнул ногами о землю, заржал, как лошадь, и бросился бежать. Кувшины разбились. А Молла, добравшись до своего двора, продолжал бегать из конца в конец. На шум вышла жена. Увидев бегающего Моллу, она воскликнула:

— Что ты делаешь? Что с тобой?

— Жена! — закричал Молла. — Закрой скорее калитку! Я испугался и могу убежать, а ты останешься без мужа[390].

азерб. 6, 166

584. Доказательство глупости

У Насреддина выросла огромная борода. И вот однажды он прочитал в книге, что большая борода и маленькая голова — признаки глупости. Он посмотрел в зеркало и сказал себе:

— Наверное, я — глупец.

Он решил избавиться от такого недостатка как можно скорее, схватил рукой бороду и поднес к свече, чтобы спалить наполовину. Но борода загорелась вся разом, и он обжег себе лицо. Он долго лечился дома, а выздоровев, написал на полях той книги: «Проверено на практике, подтвердилось».

перс. 8, 185

585. Ненадежный тайник

Однажды ходжа Насреддин решил припрятать на черный день немного денег и закопал их в углу своего дома. Потом отошел в сторонку, посмотрел на свой тайник и сказал:

— Нет, надо деньги оттуда забрать, ведь если я знаю, где они спрятаны, то кто мне помешает украсть их?

тур. 34, 264

586. Солнце и тень

В жаркий полдень Афанди прилег отдохнуть в тени дерева. Через некоторое время к нему подобралось солнце и начало припекать. Афанди отодвинулся и снова задремал. Вскоре опять пришло солнце, и Афанди снова передвинулся в тень. Так и гонялось солнце за Афанди до тех пор, пока он не вскочил и, закинув халат на плечо, сердито не проговорил:

— Вот погоди, я уйду сейчас