хозяйской дочерью, чтобы становилась кем-то… не подругой, скорее уж доверенным лицом. Помогала. Прислуживала. Присматривала. Все и сразу. Их даже учили и грамоте, и языкам, этикету. Одежду шили, пусть не богатую, но такую, чтобы не стыдно было показаться, - пояснил Лют.

Наперсница…

Звучит-то как.

- Она предложила… - дальнейший рассказ много времени не занял.

Но Лют задумался. И Мир с ним. Он качнул ногой и сказал:

- Это многое объясняет… наперсница была. Алевтина… фамилия, извините, из головы вылетела. Она-то хозяйки и хватилась. Та вроде как закрылась в комнатах и велела не беспокоить. К ужину не пошла, к завтраку тоже. Тогда-то и искать начали. И нашли на берегу шаль да книжицу стихов.

Вот…

Дрянь.

Хотя… нет, дрянь, но… кем она была, эта Алевтина? Живой игрушкой, которая ко всему за хозяйкой присматривать должна? И тогда-то… год, если память не подводит, тот, когда крепостное право еще существовало. И за грехи Терезы Алевтину ждало бы наказание.

И выпороть её могли бы.

И запороть…

Что с нею стало потом? Не знаю… и знать не хочу.

- С ними теперь понятно. А вот твой дар… опасен, - Мир поднялся. – Князю сказать надо бы. Вот же ж… дерьмо.

И это он не про неустроенную личную жизнь.

А главное, что согласна я.

Дерьмо

У меня вон рука до сих пор будто замороженая, а это одна душа… всего-навсего одна.

Князь изволил пить кофею, но мне не дали. Мне поднесли высокую кружку с ароматным бульоном, тарелку махоньких булочек, кунжутом посыпанных, и полдюжины плошек.

- Тебе есть надо, - сказал князь, нюхая свой кофей. – А то не понять, в чем душа держится.

Сидели мы в очередной гостиной, на сей раз оформленной в янтарно-теплых тонах. Окна в пол. Стол из темного теплого дерева. Кресла.

Запах кофе, сигар и этого самого дерева. Еще лака. Бульона…

- Вот, стало быть, как… редкий дар… давненько о таком не слышал, - князь пил кофе неспешно. Я ела, предоставив Люту возможность рассказать обо всем.

Он и рассказал.

Мир слушал.

В общем, почти идиллия. Булочки вот упоительно вкусные. Надо будет заглянуть на кухню и сказать, что в жизни таких не ела.

Или не надо?

- Верно, и сама-то удивилась… - продолжил князь.

Я кивнула, вспомнив, что да, не то, чтобы сильно, но удивилась богиня.

- А разве, - я проглотила булочку. – Она сама не выбирала, чего дать?

- Иногда они выбирают, но редко… дары – дело такое… индивидуального пользования, если так можно выразиться.

Князь поставил чашечку на фарфоровое блюдце.

- Не всякий дар в любом человеке приживется… оно и для дара недобре, и человек скорее всего не выживет. Тут скорее иначе все. Божественная кровь несет в себе божественную же силу, и как сила сия проявится в том или ином человеке, угадать сложно. Ты вот обрела возможность души отпускать.

Молчу, что не просила.

- Я Позднякову скажу… если позволишь, - вежливо поинтересовался князь.

А я что?

Позволила.

Может, не сильно симпатичен он, как человек, но…

- Некромантом ты не стала и не станешь, но глядишь, чего и присоветует. Это все ж ему ближе, чем мне.

- Он и вправду некромант?

- Сильнейший за последние пару сотен лет.

Надо же. Как-то не такими я некромантов представляла.

- А картины при чем? Академия Искусств?

- Это у него для души. Он художником стать хотел. Как хотел… он и стал, только уж творчество больно специфическое. Скажем так, не для всех… в Академии его талант и заметили. Перенаправили, - князь замолчал, потом все же добавил. – И использовали. Да и сейчас…

- Но я сама, я ведь не… - я запнулась. Князь, конечно, сказал, что некромантом я не стала, но вдруг да это пока. – Не превращусь? В некроманта?

- Нет, - князь покачал головой. И кофей пригубил. – Ведьмина сила иной природы, и раз уж в тебе очнулась, то иной не примет.

- А души как же?

- Дар… - князь поднял чашку, разглядывая её так, словно в первый раз увидел. – Я могу наполнить эту чашку кофеем, минеральной водой или зело полезной для здоровья вытяжкой из чего-нибудь или кого-нибудь…

Это он шутит? Наверняка.

- Однако чашкой она не перестанет быть. В то же время используя силу, я могу изменить форму. Сделать уже, шире или еще как… однако не материал, из которого она изготовлена. Божество, пожалуй, способно изменить и материал.

- Деда, даже я не очень понимаю, - нарушил молчание Лют. – Как-то слишком уж метафорично.

И я кивнула. Вот поди-ка пойми, кто я в этой аналогии, то ли чашка, то ли кофий в ней.

- Мда… что-то я… перестарался. Дар – суть изначальное свойство души, - князь кофий допил и вернул чашку Маверику, который молча материализовался рядом, чтобы также беззвучно исчезнуть. Клянусь, я пыталась понять, как это он делает, но не сумела. – Его можно менять. То же развитие есть изменения, но на то надобны усилия и немалые. Можно направить, определив некие грани… и тогда вся сила дара уйдет в них. Но так мало кто делает, считается отчего-то, что этакая…

- Специализация, - подсказал Лют.

- Специализация, - повторил князь. – Что она ослабляет дар. Хотя чушь, конечно… ну да ладно. Так вот, заемная сила тоже дар меняет, но самую малость. Она расширяет вместилище его, как я бы расширил края этой вот чашки. Но все же дар остается изначальным. А вот божественное вмешательство… да, оно способно отчасти изменить свойства. Дара. Но не души. Душа создана Творцом изначальным, а потому все иные боги, сколь бы велики ни были, не властны над ней.

То есть, стать некромантом мне не грозит.

- С другой стороны любой дар изначально многогранен. Ведьма вот способна и исцелять, и проклинать, насылать мор и болезни и от них же защищать.

- А духи?

Вот в упор не понимаю, где в этой концепции место заблудшим душам.

- Духи – часть живого мира. И мира мертвого. А живой и мертвый…

- Часть третьего? – не удержалась я. – Который их объединяет?

- Именно.

- Как-то все… сложно. Классическая концепция проще. И понятней.

В университете о том, мертвом мире, не рассказывали.

- Сложности не всем нужны, - развел князь руками. – Большая часть людей хочет жить спокойно в