Шрифт:
Закладка:
Я разжала руки, позволяя шкатулке упасть на траву, только…
Перед глазами был не сад, но знакомая белесая равнина. И на ней, предо мной стояла девушка в легком полупрозрачном платье.
Что за…
Губы её шевельнулись.
- Отпусти… - попросила она, и по пухлым щечкам скользнули слезы. – Отпусти…
- Тебе решать, - этот голос был знаком.
- Не понимаю, - я оглянулась.
- Вот, значит, каков дар выпал… - богиня разглядывала меня с интересом. – Знать бы наперед, взяла бы под свою руку. Редкий, но нужный. Глядишь, и получится.
- А можно… попонятней.
- Душа это, - богиня снизошла до ответа. – Иные души уходят просто. Кто ко мне, кто… не ко мне. Мир сложнее, чем представляется вам, людям.
Это я уже поняла. И даже ощутила на собственной шкуре.
- Но есть те, кто уйти не могут, ибо держит их.
Что?
- Она вот дитя свое убила, нерожденное, - сказала богиня, и призрачная девушка заплакала сильней. – По дури и слабости. Но и её убили, а потому она и жертва, и убийца.
И просто влюбленная дурочка.
- Оттого и осталась там.
- Возле шкатулки?
- Они часто привязываются к местам и вещам, которые для них важны.
- И что мне делать?
- Отпустить. Или вернуться.
- И тогда она…
- Останется в мире людей.
Бесплотной тенью, обреченной до самой гибели мира бродить по саду? Вспоминая… свою смерть? Или то, что сотворила? Или что-то иное?
- И как отпустить?
- Жалостливая ты, - сказала богиня и в голосе её мне почудилась печаль.
- Она просто глупая девочка, которая…
- Нарушила законы ваши писаные и неписаные, а после, страшась наказания, и вовсе до душегубства дошла.
Как и я.
Я ведь… понимаю её. В том и беда, что понимаю. Как её зовут-то?
- Как тебя зовут?
- Тереза, - ответила она, сглотнув. – Я… я понимаю, что… виновата.
И голову повесила.
- Как? – повторила я вопрос.
- Протяни руку, - богиня чуть склонила голову. – И коснись. И скажи, что отпускаешь. Только учти, она заберет часть твоей силы.
Это будто голой рукой стылого железа коснуться. Пальцы опалило и свело судорогой, рука и вовсе до самого локтя онемела. А душа сделала шаг по серой равнине.
Улыбнулась.
И сказала:
- Спасибо…
Эхо её голоса звучало в ушах. А я… я смотрела на богиню и, кажется, соображала, к чему все идет.
- Меня не хватит на всех, - сказала я ей.
А она ничего не ответила.
Глава 29
Глава 29
- …а я говорил, что она еще слабая! – возмущенный голос Мира доносился откуда-то… не издалека. Ощущение, что он на ухо орет. И от этого ора данное ухо закладывает.
Я приоткрыла глаз.
Лежу.
На диванчике. Диванчик упругий. Обивка золотыми цветами расшита, и эти цветы я всею мордой лица ощущаю, особенно щекой. Могли бы и подушечку подложить.
- Хватит уже. Это была просто старая шкатулка. Совершенно безопасная…
- Для тебя! Олух ты…
Мир добавил пару слов покрепче.
- А ругаться нехорошо, - сказала я, отлипая от обивки и треклятого цветка, который, кажется, пророс золочеными нитями в щеку. – Он не виноват…
- Яна, лежи…
Меня подхватили.
А я сказала:
- Жестко лежать.
- Могу на кровать перенести…
- Заманчиво, но не сегодня, - слабость отступала, разве что пальцы на руке чуть подергивались. Я посмотрела и убедилась, так и есть, дергаются, мелко так, гаденько.
- Он олух, и ты не лучше, - буркнул Мир. – Ты понимаешь, что… от тебя многое зависит. Очень многое!
- Суженые?
- И суженые… и боги с ними, c сужеными, без них как-то спокойнее…
И ведь искренне сказал. Я даже понимаю, почему.
- Не переживай, - поспешила я утешить, ерзая. И не потому, что сиделось неудобно. Очень даже удобно. Тепло вот. Спокойно. – Я тебе тоже кого-нибудь найду…
- Не надо!
- Ты, к слову, Ульяне нравишься… как мне кажется…
- Я… - Мир дернул узел галстука. – Воздержусь. Пока. Пожалуй. Я не готов к радикальным переменам в своей жизни.
- А кто готов-то? – я широко зевнула. – Я вот тоже не готова, а оно как-то само. Меняется. Раз и все.
Мир поежился. Кажется, живо представив, что раз и все. И суженая со счастливой семейной жизнью в руки падает. Надо же. Теперь я знаю, чего он боится, большой и страшный рыжий рысь.
- Лют, эту девочку звали Тереза. Ту, которой принадлежала шкатулка…
- Тереза? – он чуть задумался. – Тереза, Тереза…
- И она умерла молодой. Скорее всего считается, что она утопилась от несчастной любви.
- Тереза Савольска! – воскликнул Лют.
Мир молча закатил глаза. И уселся в кресло, что стояло напротив нашего диванчика. Ноги вытянул. А и вправду… надо будет его пристроить. Глядишь, скептицизму поубавится, а то ходит тут такой весь из себя… глаза закатывает.
- Она погибла в восемьсот тридцать шестом, - Лют не выпустил моих рук. И не отодвинулся. И я не стала делать вид, что поддержка мне не нужна.
Нужна.
Очень.
А еще он теплый. И мне нравится его тепло.
- Она из родичей, но дальних. Там какая-то мутная история приключилась. Девушку отослали в поместье, чтобы разорвать её роман с неким молодым человеком, которого родные сочли неподходящей кандидатурой. Поместье было далеко от столицы… по тем временам. Родители понадеялись, что девочка успокоится, остынет к своему возлюбленному. И вернется ко двору, чтобы найти себе подходящего жениха. Такой даже имелся, если память не изменяет. Закончилось все плохо.
- Потому как девица дождалась, когда хозяин поместья и её родители отъедут по делам, и утопилась всем на зло, - буркнул Мир. – В итоге был скандал. Нас попытались обвинить в недогляде…
- Она не сама утонула, - сказала я. – Её убили. При ней была… женщина… нянька или горничная. Она знала, что девочка уже… согрешила.
Слушают.
Оба.
У Мира вон только ухо дергается, причем левое. Хотя морду лица держит невозмутимой.
- Она забеременела, а её… не подруга это.
- Наперсница скорее всего. Часто брали девушку из дворни, которая росла вместе с
