Шрифт:
Закладка:
Пока они продолжают путь и молчат, эта мысль преследует ее. Она представляет, каким может быть ее будущее: преподнеся Фрив матери на блюдечке, она триумфально возвращается в Бессемию. Они с Беатрис воссоединяются и забывают обо всех разногласиях. Мать говорит, как сильно ею гордится, и повторяет, что Дафна однажды будет править всей Вестерией. Раньше мысль о будущем воодушевила бы ее, вскружила бы голову и заставила еще яростнее стремиться к цели. Однако теперь она чувствует себя опустошенной.
В этом будущем больше нет Софронии. Нет ни Байра, ни Клионы, и все более вероятным кажется то, что Беатрис тоже в нем не будет.
Будущее, к которому Дафна стремилась с тех пор, как сделала свои первые шаги, теперь кажется ей невероятно одиноким.
Летний дворец далеко не так великолепен, как ожидала Дафна, исходя из его названия. Впрочем, ее стандарты вообще сильно снизились с тех пор, как она приехала во Фрив. Она признает, что это очень величественное поместье, занимающее аж три этажа, но назвать его «дворцом» можно лишь с большой натяжкой. Кажется, внутри Бессемианского дворца поместилось бы не меньше десятка таких сооружений.
Байр упомянул, что к их приезду подготовились: поменяли постельное белье, зажгли свечи, проветрили комнаты. И все же, когда горничная проводит Дафне экскурсию по западному крылу, где находится ее спальня, девушка поражена тем, насколько спертым кажется воздух. Она понимает, что прошлым летом сюда никто не приезжал, ведь принц Киллиан был совсем плох. Получается, прошло уже довольно много времени с тех пор, как кто-нибудь ходил по этим залам.
В комнате, в которую горничная провожает Дафну, поначалу кажется прохладно, но благодаря потрескивающему в очаге огню вскоре становится довольно тепло. После дня, проведенного верхом, она не может позволить себя жаловаться. Большая кровать с балдахином в центре комнаты завалена серебристыми мехами.
– Я распоряжусь, чтобы вам приготовили ванну, Ваше Высочество, – говорит горничная, делая, кажется, двадцатый реверанс за последние полчаса. – Вам нужно еще что-нибудь?
– Да, – говорит Дафна, поворачиваясь к ней. – Бумага и перо. Когда отправляется почта? Мне нужно, чтобы письмо было доставлено в Бессемию так быстро, как только возможно.
Она и так слишком долго медлила. Ее матери нужно узнать о Леопольде.
Девушка округляет глаза и начинает слегка заикаться:
– О, эм… н-ну, Ваше Высочество, зимой почтовой телеге трудно пробираться по снегу. Конечно, у нас в местной почте есть гонцы, но я не думаю, что кто-нибудь сможет доставить письмо в Бессемию еще несколько недель. По крайней мере, пока не отступят морозы.
Дафна долго смотрит на девушку. Она чувствует, как вспыхивает ее гнев.
– Недель, – вторит она.
– К сожалению, да, – отвечает горничная. – Видите ли, нам обычно не требуется отправлять почту в Бессемию. Боюсь, вам лучше подождать с отправкой письма, пока вы не вернетесь в Элдеваль.
Дафна закрывает глаза и стискивает зубы.
– Прекрасно, – говорит она на выдохе. – Тогда ванны достаточно. Спасибо.
Горничная выбегает из комнаты, закрыв за собой дверь, и принцесса опускается на кровать. Как бы Дафна ни была раздосадована тем, что не сможет сказать матери о своем открытии, в глубине души она почему-то чувствует облегчение.
Виоли
У Виоли нет таких талантов или опыта по части выпечки, как у Софронии, но у нее получается вполне сносная версия десерта, который они с принцессой испекли в Темарине и который Софрония затем подала Евгении: легкий и пышный торт с корицей. В Темарине Софрония добавляла в него свежую чернику, но в это время года во Фриве этой ягоды нет, поэтому Виоли заменяет ее чашкой красной смородины.
К утру десерт окончательно готов и уже остыл, так что Виоли находит среди кухонных принадлежностей Нелли кусок бумаги и перо, с помощью которых повариха составляет списки покупок для слуг, которые ездят за ними в город. Виоли запомнила почерк Софронии задолго до того, как встретилась с девушкой лицом к лицу, хоть воспользоваться этим умением случай пока так и не выдался. Как только она подносит перо к бумаге, слова рождаются сами собой.
Дорогая Джин,
я бы спросила, скучала ли ты по мне, но уже знаю ответ на этот вопрос. Впрочем, я подозреваю, что знаю двух человек, по которым ты сейчас ужасно скучаешь, и я передам им твои наилучшие пожелания. Возможно, если ты сможешь в полной мере искупить свою вину по отношению ко мне, то увидишь их снова. Будь уверена, что до тех пор они будут со мной в полной безопасности.
С
Виоли, задумчиво хмурясь, перечитывает слова дважды. Содержание письма совсем не похоже на то, что могла бы написать Софрония. Виоли не может представить, чтобы принцесса угрожала кому-либо, не говоря уже о детях. Но это та Софрония, которую знала Виоли. Евгения же видела в Софронии угрозу практически с момента их первой встречи. Для нее Софрония – злодейка.
Стараясь абстрагироваться от содержания, Виоли представляет, как сообщение звучало бы голосом Софронии. Она не знает, одобрила бы принцесса весь этот фарс, но чем больше думает об этом, тем больше верит, что Софронии он пришелся бы по душе. Как бы то ни было, по сравнению со всем остальным, что Виоли сделала за последнюю неделю, это кажется невинной шалостью.
Виоли снова удается пробраться в комнаты Евгении, на этот раз за час до рассвета, когда дворец еще крепко спит. Она открывает замок, чтобы войти в гостиную, и на цыпочках прокрадывается внутрь, оставляя торт и записку на обеденном столе, после чего спешит к двери. Она уже взялась за дверную ручку, как вдруг тишину прорезает голос.
– Женевьева? – окликает Евгения. – Будь добра, попроси, чтобы мне принесли кофе.
Виоли охватывает паника, но она заставляет себя сохранять спокойствие.
– Да, мэм, – отвечает она, почти идеально имитируя надтреснутый темаринский акцент Женевьевы.
Она выскальзывает за дверь и плотно закрывает ее за собой.
Не прошло и двадцати минут, как Женевьева с глазами навыкат врывается на кухню. Виоли, пытаясь совладать с бешено бьющимся сердцем, принимается быстро помешивать кашу, которую должны скоро подавать на завтрак. По правде говоря, она удивлена и впечатлена тем, что Евгения, получив торт, все же отправила горничную на кухню. К сожалению, она выбрала неудачное время – еще буквально две минуты, и Нелли уже проводила бы свою ежедневную проверку запасов в кладовой, а Виоли осталась бы одна и могла заверить Женевьеву, что нет, никто на кухне вчера вечером вообще не готовил
