Вспоминает Матрена Распутина:

«Отец никогда не поощрял тех, кто, став свидетелями его чудес, считал его святым. Он говорил: молитвой можно сделать все. Он никогда не называл себя «Божьим избранником» и никогда не лечил приходящих к нему больных ничем, кроме молитвы… он часто повторял: «нет святых на этой земле, пока живет человек, он все равно в чем-то, а согрешит»…

(31) Несоответствие отречения юридическим нормам Основного закона Российской империи породило в те дни и в последующие много сомнений, надежд, недоразумений и толкований. Приведем некоторые мнения:

«…мы не сообразили тогда, что акт царя был незаконен. Несколько дней спустя… возле меня сидел великий князь Сергей Михайлович. Он сказал мне в разговоре… что великие князья сразу поняли незаконность акта императора. Неизбежный вывод – заменяя сына братом, царь понимал, что делал…» (Павел Милюков, кадет, член Временного комитета Государственной думы, министр иностранных дел Временного правительства).

«…несомненно, здесь юридическая неправильность. Но с точки зрения практической весьма трудно при воцарении цесаревича изолировать его от влияния отца, а главное, матери, столь ненавидимой в России… при таких условиях останутся прежние влияния и самый отход от власти родителей малолетнего императора станет фиктивным» (Василий Шульгин, член Прогрессивного блока, член Временного комитета Государственной думы, вместе с Гучковым принявший Отречение государя от престола).

«…только сегодня утром мы узнали, что все передано Мише, и бэби теперь в безопасности – какое облегчение!» (императрица Александра Федоровна)

«…Государь показал мне телеграммы… все просили Его величество отречься от престола. Но отречься в пользу кого? В пользу слабой и равнодушной Думы? Нет, в собственную их пользу, дабы, пользуясь именем и царственным престижем Алексея Николаевича, правило бы и обогащалось выбранное им регентство!.. «Я не дам им сына, пусть они выбирают кого-нибудь другого, например Михаила, если он почтет себя достаточно сильным» (Анна Вырубова, подруга императрицы).

(32) Вспоминает Василий Шульгин, член Прогрессивного блока:

«Прогрессивный блок сформировался на заседаниях у Родзянко, где в горячих и серьезных спорах выработалось новое соглашение. Под названием Прогрессивный блок 22 августа 1915 года объединилось шесть фракций Государственной думы имея за собой большинство в 235 депутатов против 187, бюро блока стало распоряжаться Государственной думой. Состоялось два совещания думских фракций для составления программы… весьма скромные «реформы» свелись к волостному земству, поселковому управлению, уравнению крестьян в правах, пересмотру земского положения, некоторым гражданским законам и т. д.

Но во всей программе блока, приемлемой и для правительства, и для царя, один пункт был неприемлем, он звучал примерно так: назначение правительства с согласия Государственной думы.

Исходя из предположения, что правительство никуда не годится, мы должны были давить на него блоком».

В Прогрессивный блок, или «желтый блок», как называли его политические противники, вошли земцы, националисты – прогрессисты, октябристы… ядро блока составляла самая влиятельная партия – кадеты. Это было странное содружество политиков, ругающих друг друга, ненавидящих друг друга, не согласных друг с другом, но объединенных общим врагом – самодержавием и общей жаждой – жаждой власти. Внешне цели Прогрессивного блока были вполне патриотичны, симпатичны… все политические лозунги в конечном итоге прекрасны, возвышенны и очень благопристойны, но… Как известно, самый большой интерес в политической науке составляют не слова политика, а его мысли – те, что у него в голове… А в голове было вот что…

«Надо признать этот несправедливый закон – горе побежденным! Надо признать неизбежность этой несправедливости… Надо поступать сообразно этой неизбежности. Надо поступать так, чтобы откупиться не только от суда праведного, но и от несправедливого. Надо дать взятку тому, кто обличает! Ибо они имеют власть обличать, так как на каждого обличающего – миллионы жадно слушающих, миллионы думающих так же, нет не так же, а гораздо хуже! Да, их миллионы, потому, что военные неудачи принадлежат к тем фактам, которые не нуждаются в пропаганде. За поражения надо платить! Чем? Той валютой, что принимается в уплату – надо расплачиваться уступкой власти»! (Василий Шульгин).

Самодержцу всея Руси, Руси, которая на протяжении всего 1915 года переживала сокрушительные военные поражения, предлагали откупиться от суда не только праведного, но и несправедливого.

1 ноября 1916 года начался штурм оплота государственной власти. Лидер кадетов Павел Милюков взошел на кафедру Государственной думы и произнес перед миллионами слушающих и думающих «обличающие слова», которые он сам называл «штурмовым сигналом»… На следующий день тысячи ротаторов и пишущих машинок множили по воюющей России сказанные Милюковым слова… Речь читают в городах… речь читают в окопах… запрещенную цензурой речь тюками отгружают в поезда, отбывающие на фронт. Интересная подробность – несколько таких тюков принял и отбывающий на передовую образцовый санитарный поезд Пуришкевича. Так по стране кругами расходилась весть о том, что Государственная дума, Прогрессивный блок обличили правительство царя в государственной измене. Российская империя в лице миллионов так никогда и не узнала, что речь Милюкова чуть не стоила жизни самому Прогрессивному блоку.

Накануне исторической речи под уютными лампами с темными абажурами, освещавшими столы зеленого бархата, в своем постоянном думском кабинете под номером 11 Прогрессивный блок скрипел и трещал по швам и ломался, а господа блокисты спорили:

Слово измена – страшное оружие. Включением его в резолюцию Дума нанесет смертельный удар правительству. Конечно, если измена есть, то нет такой резкой резолюции, которая могла бы в достаточной степени выразить наше к этому факту отношение. Но для этого нужно быть убежденным в наличии измены. Все, что болтают по этому поводу, в конце концов только болтовня… Если у кого есть факты, я прошу их огласить.

Надо ясно дать себе отчет, что мы вступили в новую полосу… Власть не послушалась наших предостережений. Она продолжает вести свою безумную политику… Эта политика в связи с неудачами на фронте заставляет предполагать самое худшее. Если это не предательство, то что это такое?

Увлекшись борьбой, вы хотите нанести удар правительству побольнее и обвинить его в измене, не имея доказательств.

– Доказательства есть!

– Тогда предъявите их!

– Мы и предъявим их в наших речах с кафедры Думы…

Так спорили члены Прогрессивного блока. Утром, за завтраком, днем, расходились в зловещем молчании, снова сходились и только к вечеру сошлись, сошлись на компромиссе. Оставили слово «измена» и намек, только намек, что нелепые действия правительства привели к тому, что «роковое слово “измена” ходит из уст в уста». Политики договорились, и Милюков произнес речь. Он обрушился на правительство, и основной удар направил на премьер-министра с несчастливой для того смутного времени немецкой фамилией Штюрмер. Он много и темно говорил о подозрительных личностях, окружающих российского премьера,