Не смел Шарый один так приблизиться к пану, не сказав, и, увидев на коне немного вдалеке от него Хебду, серадского воеводу, от которого он был выслан, поскакал рысью к нему.

Помиан Хебда, немолодой пан, высохший, увядший, нелюбезный и горячка, крутился среди серадзин, которых с радостью увидел Шарый. Узнав Флориана, он сам направил к нему коня и, так как был всегда вспыльчивый, скоро начал кричать:

– А, ты уже здесь? А с чем? Говори же? Посольство справил? Что же принёс?

Шарый тем временем спешился и шёл к нему.

Кивнул, чтобы тот наклонился, на что Хебда сразу начал проявлять гнев, и стал ему на ухо спешно рассказывать, с чем его прислали…

Едва услышав первые несколько слов, воевода уже с коня слезал, бледный и встревоженный.

Не давая широко разговориться Флориану, потянул его за собой к королю.

Здесь, шепнув несколько слов, уже Флориана толкнул вперёд, восклицая:

– Говори же! Говори…

Таким образом, слушая отчётливый приказ, Шарый, хоть ему казалось, что чересчур много ушей слушало, собирался уже начать, уступая воеводе, но, увидев, что вокруг теснятся люди, и, догадавшись, что бросить в лагерь плохие вести – это как переполох сеять, сказал воеводе, что ему велено одному королю это доверить…

И рукой он указал на громоздящееся вокруг рыцарство.

Все сделали вывод, что он был прав, а так как неподалёку стоял бедный, грубый шатёрик какого-то полководца, король, подъехав к нему, слез с коня и вместе с Хебдой вошёл, ведя за собой Флориана.

– Милостивый пане, – отозвался Шарый, учинив ему поклон, – я был выслан паном воеводой к Винчу из Поморья, дабы приказать ему как можно быстрей появиться с людьми. Я поспешил с этим в Познань и, не дотянув до города, в постоялом дворе мне рыцарские люди объявили, что воевода чем-то недовольный уехал к поморянам и что там мне нужно его искать.

Итак, я направился к поморянам. Туда прибыл к ночи. Застал воеводу с малой горстью людей и сразу справил посольство. Принял меня как следовало и объявил, что долг свой исполнит.

Я шёл тогда на отдых, когда уже ночью, незнакомый человек, именующий себя священником и слугой Божьим, под великой клятвой доверил мне, поручая, чтобы дал знать королевичу и вам, что воевода в заговоре с крестоносцами, что собирается ехать к ним с Петреком Копой и что в Великой Польше из-за предателей Наленчей и королевичу небезопасно.

Локотек вскочил, слушая это, и, стиснув руки с такой горячностью, которой в нём не видывали, пожалуй, в битвах, крикнул, подбегая к Шарому:

– Недостойный предатель! Ты дал знать моему Казимиру?

– Оттуда еду, – отпарировал Флориан.

Король вздохнул и вернулся на своё место, которое представляло собой пенёк.

Его брови стянулись ещё сильней.

– Говори, говори, – добавил он, – всё мне говори.

И в эти минут у него вырвалось:

– Я сам эту змею на своей груди отогрел и воспитал! Всем мне обязан был…

Опустил седую голову и повторил:

– Говори – всё!

Начал тогда Флориан снова рассказывать о том священнике, потом о своём путешествии в Познань и как был допущен к королевичу.

– Здоров ли он и небеспокоен? – спросил Локотек.

– Благодарение Богу, – проговорил Шарый, – я нашёл его уже предупреждённым и недоверчивым, а пана Неканду – приготовленным выехать в поле с королевичем, потому что там в чём-то Наленчей подозревали. Той же ночью, когда я был в Познани, пришла некая весть, что воевода ехал в Торунь.

– Недостойный! – буркнул король.

Обратился к воеводе:

– Слышу и верю, – сказал он, – а рад бы сомневаться, потому что мне бесчестье за него и за вас всех, которым позор учинил. Винч с крестоносцами! Эти негодяи уговорили его, подкупили, вскружили голову.

Встал король, из-за великой боли почти уже стоящего Флориана не видя и не обращая на него внимания. Прошёлся по шатру, погружённый в горькие мысли, Хебда молчал, Шарый попятился к выходу и какое-то время дали королю самому с собой совещаться. Как подавленный, Локотек поначалу поднимал свою тяжесть, но именно так, как человек, на плечи которого падает великое бремя, а он под ним согнётся на мгновение и затем выпрямится, неся его легко, – король вскоре пришёл в себя.

– Ха! – воскликнул он. – Пожалуй, не вся Великопольша с ним пойдёт. Ни одни там Наленчи. Из страха перед ними потащатся трусливые – но не все.

Он повернулся к воеводе.

– Мы же не должны опускать руки? – сказал он. – Мы оплатили уже измену – Господь Бог её накажет.

Только теперь заметив Флориана, он подошёл к нему.

– Ты видел Казимира, говоришь? – начал он забываться, поддаваясь тревоге. – Каким же он был? Грустным? Весёлым? Что говорил?

– Хотел к вам, милостивый пане, чтобы при вас стоять и сражаться! Говорил, что ему быть где-нибудь в другом месте в это время не годится.

Локотек затрясся.

– Я приказал Неканде препроводить его в безопасное место.

– Это также и пан Трепка говорил, потом что помнил приказ, – прибавил Шарый.

Лицо Локотка прояснилось.

– Один из нас должен быть в безопасности, – сказал он, – потому что, если бы нас двоих не стало, Польша пропала бы, чешский Яшко её захватил бы, как уже Силезию взял.

Старик вздохнул.

– Молодого нужно беречь, потому что он больше имеет жизни перед собой, – продолжал он дальше, – я, старик, хоть бы пал, ущерб невеликий… достаточно насражался и натрудился. Время отдыхать, а уж мне скончаться не на ложе…

Усмешка промелькнула по его бледным устам.

– Лишь бы у меня не вырвали мальчика! Лишь бы его там Трепка отвёл в хорошее место.

Воевода Хебда тихо сказал, что Неканде можно доверять, человек степенный и разумный.

– Поэтому я его при том сокровище поставил, которое мне очень дорого, – произнёс король более тихим голосом.

Флориан, который уже, справив своё посольство, чувствовал себя тут лишним, хотел поклониться пану и уйти. Задержал его старый пан.

– Слушай-ка, как тебя зовут? – спросил он, приближаясь к нему. – То, что принёс мне, того другим не говори. И так заранее узнают, а сегодня тревоги сеять не нужно. Язык за зубами держи, если хочешь быть целым. Спросят, откуда, с чем, скажи, что к воеводе ездил и выполнил, что приказано.

Затем Хебда, смеясь и по плечу стуча Шарого, воскликнул:

– Милостивый пане, за этого держателя земли как за самого себя ручаюсь, потому что лучшего солдата, чем он, у меня в Серадском нет. Это жемчуг…

Шарый немного поклонился, а старый король из-за своей беды улыбнулся