Анна. А это обязательно?

Ханс. Да тут же ничего страшного. Сделай и все.

Анна. Но это же не так делается. Ты не должен меня видеть, и я тебя не должна. Я не знаю точно, как все это происходит. Но вроде бы надо сидеть в исповедальне.

Ханс. Не обязательно. Я же знаю, кто ты. А ты знаешь, кто я. Значит, можно и так.

Анна улыбается Хансу, словно стараясь не захихикать.

Ханс. Не так уж мучительно, а?

Анна. И я должна буду называть тебя “отче”? Так, кажется.

Ханс. Можешь, но это не важно.

Анна. Отче. Я хочу исповедаться.

Ханс. Говори, дитя мое.

Анна. Я плохо думала о некоторых больных из моего отделения. Надеялась, что они умрут, и все такое. Многие из них и умерли. Наверное, неизбежно, что они начинают тебя раздражать. Проблема в том, что на это уходит столько средств. Ландстинг все время разрастается. Но им-то все равно от этого никакой радости. Нет, некоторые радуются, когда им дают мороженое. Они как дети, правда. Просто удивляешься, почему они продолжают бороться. Отче, вы бы посмотрели на тех, кто действительно борется. Но, может, это как раз лучшие — те, кто борется.

Ханс. Но ты, Анна, ничего такого, надеюсь, не сделала?

Анна. Чего именно?

Ханс. Потому что иначе я не понимаю, зачем ты все это говоришь.

Анна. Ты имеешь в виду, не убила ли я кого-нибудь?

Ханс. Не знаю. Да.

Анна. Я действительно убила. Троих.

Ханс. Что?!

Анна. Разумеется, я этого не делала. Хуже всего, отче, — я думала, что им следовало бы умереть. Особенно тем.

Ханс. Ты хочешь сказать, что думала так и о других?

Анна. Да, я частенько так думаю.

Ханс. Это все, дитя мое?

Анна. Странный ты. Почему ты все время говоришь «дитя мое»?

Ханс. Мы же договорились. А ты должна называть меня «отче».

Анна. Так вы отпускаете мне грехи, отче?

Ханс. Да. Больше у тебя на сердце ничего нет?

Анна. Я должна говорить все?

Ханс. Все, дитя мое.

Раздается звонок в дверь.

Анна. Наверное, Таге.

Ханс поднимается с места.

Ханс. Вряд ли.

Ханс покидает сцену. Мы слышим, как открывается входная дверь. Приглушенные голоса. Анна встает. Вместе с Хансом входит Свен, директор, мужчина средних лет.

Анна. Привет.

Ханс. Анна, это Свен.

Свен. Здравствуй, Анна.

Свен и Анна пожимают друг другу руки.

Ханс. Ты будешь в шоке, Анна. Свен — наш и.о.

Анна. И.о. директора?

Свен. Совершенно верно. (Садится на диван.) Я понимаю, вы считаете, что я... м-м-м, как бы это сказать, малость с приветом, коль так навязываюсь.

Ханс. Да нет, вовсе нет. Хочешь кофе?

Свен. Ни в коем случае. Я иногда прихожу вот так к нашим служащим. Никогда не предупреждаю их заранее. А то они такое навыдумывают. А это совсем ни к чему.

Ханс садится в кресло, Анна в другом углу дивана.

Свен. Мы ведь с Хансом совсем не знакомы. Ты, наверное, меня видел?

Ханс. Видел.

Свен. Вы, конечно, думаете, что я ужасный наглец. Но я просто хочу посмотреть, как живут наши служащие. Больше ничего. Стать к ним поближе. Между нами слишком большая дистанция.

Анна. Идея отличная.

Свен. Так ты, значит, девушка Ханса?

Анна. Ага.

Свен. А что делаешь?

Анна. Работаю в больнице, в отделении для хроников.

Свен. Тяжело?

Анна. В смысле? Да. Тяжело.

Свен. Да, можно с ума сойти, когда видишь, как люди умирают. Мои родители вот так угасли у меня на глазах.

Ханс. Прискорбно.

Свен. Это было давно.

Ханс. Интересно, как мы там будем выглядеть.

Свен. Ну, я-то туда первый попаду.

Ханс. Да, возможно.

Анна. Вовсе не обязательно. Бывает по-разному. У меня в отделении лежал один парень, которому было двадцать. Автокатастрофа, мозговая травма. Он уже умер.

Ханс (Свену). На твоей работе тоже, наверное, часто умирают молодыми? Инфаркт и все такое.

Свен (Анне). Давно ты там работаешь?

Анна. Два года.

Ханс (Свену). У тебя работа нервная?

Свен. Пожалуй. (Анне.) А давно вы уже вместе?

Анна. Два года.

Свен. Значит, целая эпоха в твоей жизни. Ханс и отделение для хроников.

Анна. Можно сказать. Хотя мне это никогда не приходило в голову.

Ханс. Если не хочешь кофе, может, принести чего-нибудь другого? У меня виски осталось.

Анна. У нас.

Ханс. Да. У нас.

Свен. Если только вы сами собирались выпить...

Ханс. Конечно.

Анна. Принеси.

Ханс (поднимается). Принести?

Свен. Принеси.

Ханс уходит.

Анна. По-моему, это... Ну, я не знаю, как сказать, в общем, прекрасная мысль.

Свен. Ты о чем?

Анна. Я не помню точно, как ты сказал, ну, что не должно быть такой пропасти между начальниками и подчиненными.

Свен. Для меня это правило.

Анна. Заходить домой к своим подчиненным?

Свен. Я стараюсь не ограничиваться какой-то определенной категорией. От этого идет привычка мыслить категориями. Поэтому мои друзья так не похожи друг на друга.

Анна. Расскажи о том, что ты делаешь. О... О том, как ты... Я же ничего не знаю.

Свен. А без этого нельзя?

Анна (улыбается). Можно, конечно.

Свен. У вас хорошая квартира. Я не сказал это сразу. Но я действительно так считаю. Хорошая, правда.

Анна. Ты думаешь?

Свен. Да, то, что надо. Иногда это заметно. Есть какая-то атмосфера. Хорошая атмосфера. В самих стенах.

Анна. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Мне тоже так кажется.

Свен. А камин не работает?

Анна. He-а. У нас искусственный.

Свен. Вижу.

Анна. И все-таки смотришь на него — и на душе так спокойно становится. Я обычно гляжу на него, когда Ханс смотрит спорт по телевизору. Меня-то спорт не очень интересует.

Свен. Вы не собираетесь завести детей?

Анна. Детей?

Свен. Детей, детей.

Анна. Собираемся. Но, может, попозже. Не сейчас.

Свен. Почему?

Анна. Ведь для этого нужно девять месяцев... Нет, шутка неудачная. Нет... Я должна этого захотеть. А пока я не хочу.

Свен. У меня есть дети.

Анна. Да?

Свен. Да, один ребенок. Девчонка. Толстуха. Об этом как-то не думаешь. Что они могут стать такими. Жутко толстыми.

Анна. Жестоко сказано.

Свен. Тебе кажется?

Анна. Да. Хотя, может, это правда. Если она и в самом деле толстая.

Свен. Толстая, толстая.

Анна. Но ты не толстый. Я хочу сказать, что это обычно передается по наследству.

Свен. Она толстая сама по