Шрифт:
Закладка:
Новая протестантская церковь, получившая наименование «Церковь Христа» вместо первоначально предполагаемого названия «Апостольская англиканская церковь», была освящена 21 января 1849 г.
Каннинг и Самуил Гобат. Прошло почти десятилетие, прежде чем Каннингу удалось добиться официального признания протестантов в Османской империи в качестве религиозного сообщества, что произошло при преемнике епископа М.С. Александера – епископе Самуиле Гобате, назначенного прусским правительством и прибывшего в Иерусалим 30 декабря 1846 г.[921] Новый епископ, который был также вице-президентом Лондонского общества по распространению христианства среди евреев и в течение двадцати лет возглавлял Лондонское библейское общество в Египте и Месопотамии, отличался миссионерской ревностью и решительностью. Выбор Гобата В.Н. Хитрово называет «крайне удачным», имея в виду его продолжительное знакомство с Востоком, неиссякаемую миссионерскую активность и исключительную работоспособность. В миссионерском отношении он чувствовал себя ответственным не только за весь регион Ближнего Востока, но и Центральной Азии и имел в виду самую широкую деятельность своих миссионеров.
Столкнувшись по приезде в Иерусалим с недоброжелательным отношением нового губернатора Иерусалима, от которого во многом зависело не только личное положение епископа, но и успех протестантской миссии, Гобат обратился за поддержкой к британскому послу в Константинополе. Претензии епископа состояли в том, что губернатор отклоняет его ходатайства в защиту протестантов, не оказывает ему того уважения, какое выражали его предшественники, что на официальный визит Гобата к губернатору не последовало обратного визита, что учитель-миссионер, которого один из шейхов пригласил для обучения арабских мальчиков, заключен в тюрьму и что школа останется без учителя, если Гобат не даст за него гарантии[922].
Каннинг не замедлил использовать все рычаги влияния в Константинополе, и вскоре в Иерусалим на имя губернатора были доставлены грамоты, которыми Самуил Гобат официально признавался «английским протестантским епископом в Иерусалиме». Великий визирь Решид-паша, представляя Гобата иерусалимскому губернатору, призывал местные власти, «вследствии мирных и дружественных отношений между британским правительством и имперским правительством» Порты, «соблюдать необходимые формальности для выражения ему уважения и оказывать всю необходимую помощь, если таковая потребуется, в соответствии с настоящим официальным распоряжением»[923]. Те же требования предъявил к губернатору и министр иностранных дел Аали-паша, занявший пост после назначения Решида-паши великим визирем.
Обращая внимание, что епископ «не имеет права официального вмешательства или оказания защиты относительно протестантов, являвшихся субъектами Порты», министр выражал уверенность, что при необходимости гражданские власти Иерусалима «будут действовать с должным вниманием»[924]. Таким образом, в 1847 г. Самуил Гобат, в отличие от Александера, был официально признан Портой «духовной главой протестантов», и такого же признания первые лица османской империи потребовали от иерусалимских властей.
Это был очередной прорыв британской дипломатии – бывшего базельского миссионера, кандидатура которого была выдвинута прусской стороной, в Константинополе воспринимают как английского епископа, возглавляемую им миссию признают под протекторатом британского посольства, а сам Гобат, для большей надежности и эффективности, обращается не к прусским, а к британским дипломатам. При Гобате прозелитизм, считавшийся при Александере запрещенным приемом, стал сознательной обыденной практикой, или, как отмечал первый капеллан иерусалимской епископии Дж. Вильямс, из тех зол, которые лишь изредка случались во время миссии епископа Александера, они превратились в принцип действия по отношению к древним Патриархатам Востока[925].
А.Н. Муравьев, посетивший Восток в 1849/1850 г., в записке о состоянии Православной Церкви на Востоке поделился впечатлениями о работе британских представителей на Востоке во главе с Самуилом Гобатом: «Между тем не дремлют новые противники – англичане, равно страшные и православным и римлянам, как мне о том отзывался блюститель латинский Святой Земли[926]. Они в то же время имеют консула и епископа в Иерусалиме, следственно действуют и со стороны гражданской и духовной. Церковь их всех великолепнее на Сионе…., и консул вместе с епископом стараются как можно более умножить народность английскую в Святой Земле, вмешиваясь, даже весьма нагло, во все дела»[927].
Не удивительно, что уже в начале 1850 г., то есть задолго до того, как был издан фирман о протестантских подданных султана, Муравьев, говоря о возрастающем влиянии Англии в Святой Земле, не исключал и того, что наступит час, когда «можно будет видеть Иерусалим и все святые места в руках англичан»[928]. И почвой для горьких, но, как показал опыт Подмандатной Палестины, вполне реальных прогнозов, послужило наблюдение за совместной работой протестантской епископии и британского консульства.
И епископ Гобат и консул Дж. Финн в своих действиях всецело опирались на поддержку посла в Константинополе сэра Каннинга, который использовал свое влияние на великого визиря Решид-пашу и турецких министров, чтобы добиться значительных уступок Великобритании не только в военноэкономическом, но и в религиозном отношении.
Поощрение «англиканского миссионерства» среди православной паствы Восточных Церквей вело к ослаблению влияния Патриархов за счет перехода в протестантизм членов общин, на которых в дальнейшем могли опираться британские представители в целях расширения политического, коммерческого, религиозного присутствия в регионе.
Каннинг и Афон. Пристальное внимание Каннинга к конфессиональным вопросам распространялось не только на Сирию и Палестину, но и на другие вилайеты Османской империи, о чем, в частности, свидетельствует его посещение Афона осенью 1850 г.[929] Путешествие Каннинга на Афон и острова Эгейского моря было продиктовано соображениями служебной необходимости. Как писал дипломат адмиралу Паркеру незадолго до отправления из Константинополя, он собирался «посетить некоторые места, которые давно хотел взять под личное наблюдение в целях общественной службы» и «рассчитывал, с определенной уверенностью, на достижение своей цели»[930].
В другом письме к адмиралу от 4/16 октября 1850 г. задачи «морской прогулки» были прописаны более детально: «Цели этой поездки, – писал посол – состояли в посещении несколько мест, где обитают британские (ионические) семьи, занимающиеся торговлей и нуждающиеся в защите, не предоставленной им до сих пор в форме консульского представительства. Кроме того, я собирался связаться с монастырями на горе Афон, являющейся одной из твердынь русского влияния в этой стране. Есть основания полагать, что там недавно проводилась подготовка к приведению в движение какой-то активной интриги»[931]. Таким образом, намерение Каннинга лично убедиться в основательности «афонских слухов», было связано в первую очередь с обеспокоенностью активизацией российского
