Шрифт:
Закладка:
– Лариса Филатова. – Катя вздохнула. – Выбор невелик.
– Мы отправимся в Пески, а потом вернемся в Чурилов, – решил Гектор. – В прошлую нашу беседу дамочка и половины правды нам не открыла. Я на нее наеду. Катенька, только ты не вмешивайся и не удерживай меня. Потому что при политесе мы от Ифигении… как ты ее назвала, дочери убийцы, ни черта не узнаем. Так что я на нее наеду. Ты уж потерпи мои финты. Корифею Сивакову и так про меня ужасы рассказывают – мол, какая жестокая дрянь бывший элитный спецагент. Ну, значит, играю в своем репертуаре. Надо поддержать репутацию.
– Гек, прекрати. Ты мне обещал на обратном пути поспать немного. Тебе необходимо сейчас. – Катя коснулась его, усмиряя. – Насчет Ифигении в Песках – неизвестно еще, дома ли она.
– Дамочка отпрашивалась с дежурства на два дня. Если она не убивала Гарифу Медозову, а действительно занедужила, то вряд ли вечером куда-то сорвется. Ей работать завтра сутки. А если она орудовала топором на улице Октябрьской, то… тем более она сейчас дома. Ей же надо поддержать легенду о своем плохом самочувствии. Ифигения сидит в Песках, Катя… Не сомневайся. Насчет поспать – принято, твое слово закон.
Он притормозил на обочине, и Катя с опаской снова заняла место за рулем «Гелендвагена». Гектор пересел на пассажирское сиденье. Откинулся на подголовник и закрыл глаза. Только Катя всю дорогу гадала, спит ли он на самом деле…
До Песков добрались в пепельных августовских сумерках. Остановились возле дома Ларисы Филатовой. «Гелендваген» был слишком приметным – во дворе парковались лишь машины жильцов хрущевки. Гектор – он пробудился, потянулся всем телом и моментально указал Кате на белую «Киа». Машина Ларисы Филатовой. Похожее авто заметили чуриловские лихачи-подростки, подрезавшие Гарифу, правда, был еще и внедорожник…
Гектор и Катя вышли из машины, не подозревая, что Лариса Филатова наблюдает за ними из окна сквозь задернутый тюль.
Она думала о жертве.
В том, что эти двое вернутся, она даже не сомневалась.
Она вспоминала момент в своей жизни, когда испытала острое желание… нет, потребность, необходимость пожертвовать… принести жертву…
Та душная летняя ночь пятнадцать лет назад. Арт-фестиваль в самом разгаре, палатки, молодежь.
Аглая поет и аккомпанирует себе на гитаре – Мерещится то ли большая, то ли малая Медведица[10]… Слова известнейшего рок-хита «Мумий Тролля» звучат в ее интерпретации особо – пронзительно и нежно.
Аромат нагретой полыни…
Стрекот ночных цикад…
Лариса смотрит на девочку-подростка с гитарой. И на Ивана Мосина – своего первого и единственного пока что за столько лет мужчину. Они пришли вместе на тусовку на Змеиный луг. А он не сводит с поющей Аглаи глаз – на его лице чисто мужское восхищение. И еще нечто… Лариса знает, о чем он думает. Так когда-то он глядел и на нее. Но ей теперь двадцать четыре года. Она сильно поправилась, раздобрела, обабилась. И она беременна от него.
Да, именно в тот жаркий день накануне ночи на Змеином лугу она все узнала про себя точно – она забеременела.
Денег на аборт у нее нет…
В свете луны и костров Лариса видит, как Иван подходит к Аглае и что-то говорит ей, улыбаясь. Хвалит ее голос и манеру исполнения песни. Льстит ей. Он взрослый мужчина и умеет обходиться с женским полом, Лариса знает по себе. Аглая откладывает в сторону гитару – все равно все танцуют на Змеином лугу и ее некому слушать. Лариса видит, как Иван протягивает ей руку, кланяется и щелкает каблуками стоптанных ботинок, шутливо приглашая на танец, а она смеется, качает головой, но он настойчив.
Он слегка пьян…
Лариса ненавидит девчонку всеми фибрами души. За то, что она слушает его и смеется вызывающе, дерзко, так противно-нагло. За то, что она юна и талантлива. За то, что судьба подарила ей голос, с которым, в отличие от бездарной сестрицы Полины, она, возможно, когда-то прославится на всю страну. И он, Иван, поймет, насколько она лучше ее, Ларисы…
У Аглаи все впереди. А у нее, Ларисы, в ее двадцать четыре – роковая беременность!
Ларису терзает мысль о жертве, которую следует принести, и страх… Почти благоговейный, первобытный ужас…
Она жаждет смерти Аглаи.
Иван Мосин тем временем срывает в качестве награды за пошлый мужской анекдот смех девчонки. И согласие на танец. Они танцуют медляк, его руки сомкнуты вокруг талии Аглаи, он шепчет ей что-то на ухо. Однако музыка обрывается. Над Змеиным лугом луна, гул голосов и опять звуки гитар.
И ее посещает мысль: если она не принесет жертву, для нее будет все только хуже… Гораздо хуже…
– Что вам опять нужно?
Лариса Филатова, как отметила Катя, встретила их сразу в штыки, едва лишь открыла дверь на настойчивый звонок Гектора.
– Правду, – ответил он, вваливаясь и тесня ее из маленькой прихожей в комнату, увлекая за собой стремительно и Катю.
– Какую еще правду?
– С какой целью вы ездили вчера вечером в Чурилов на улицу Октябрьскую?
– В какой еще Чурилов? Я второй день больна! Дом не покидаю!
Лариса Филатова повысила голос. Катя наблюдала за ней внимательно. На Ифигению начался наезд, но она, судя по ее решительному виду, не даст никому спуску. Дочь своей матери – убийцы. Истинная Ифигения, да? Или нет?
Внешне у нее никаких признаков простуды или гриппа. И от Гектора это не ускользнуло.
– Не похожи вы на больную, доктор Лара, – объявил он. – Ни насморка у вас, ни кашля и глаза не красные, как у кролика.
– У меня радикулит. Поясницу прихватило. А вы как смеете со мной так разговаривать?
– Смею, потому что вчера вечером на Октябрьской убили Гарифу Медозову. Топором – как и Полину с сестрой. Как и дядю Ваню. Как и вашего папашу ваша мать. И вы с ней за компанию. – Гектор наступал на нее, снова теснил – к дивану, к свечам на журнальном столе. – А ваш белый «Киа» очевидцы засекли вчера возле улицы Октябрьской.
– Какие очевидцы? Вы к чему снова меня приплести пытаетесь? – Лариса Филатова рухнула на диван. Взгляд ее выпуклых тусклых глаз впился в Гектора, затем она глянула на Катю. – Вы что? Обалдели оба? Какая улица Октябрьская? Никуда я не ездила! Я из-за спины даже за руль сесть не в состоянии! А за что ее… за что убили кривую?
– Вы нам скажите. – Гектор наклонился к ней с высоты своего роста. – Хватит заливать про радикулит.