Едва эти слова слетели с губ кебмена, как Сидней, выскочив в дверь, уже стремительно взбегал вверх по лестнице. Я бросился за ним, хотя и не так быстро. Атертон действовал слишком уж резко. Когда я добрался до лестничной площадки, он уже успел заглянуть в комнату наверху, выходящую на фасадную сторону, и проскочить в дверь сбоку. В следующую секунду он выскочил оттуда с криком:

– Какой еще старый джентльмен? Не понимаю, что этот идиот имел в виду! Я его самого сейчас превращу в старого джентльмена! Здесь во всем доме ни души!

Выплеснув свой гнев, Атертон вернулся в главную гостиную. Я последовал за ним. Там точно никого не было. Комната была не просто пуста – в ней не было никаких следов того, что здесь бывали в последнее время. Пол был покрыт толстым слоем пыли. Кроме того, в гостиной стоял запах земли и плесени, характерный для помещений, которые давным-давно пустуют.

– Атертон, вы уверены, что в задней части дома никого нет? – спросил я.

– Конечно, уверен! Можете сами сходить туда и убедиться, если хотите. Вы что же, думаете, что я слепой? А наш возница, похоже, пьян. – Подойдя к окну, Атертон резким движением до конца поднял раму. – Эй, вы кого имели в виду, когда говорили про старого джентльмена у окна? И в каком окне он, по-вашему, был?

– Вот в том, сэр.

– Черт побери, да вы бредите, приятель! Там никого нет.

– Простите меня, сэр, но он там был – еще и минуты не прошло.

– Послушайте, это просто игра вашего воображения. А может, все дело в бликах солнца на оконном стекле. Ну или у вас с глазами что-то не в порядке.

– Извините, сэр, мое воображение тут ни при чем, и вижу я не хуже любого другого. Что же касается бликов солнца на оконном стекле, то стекла в том окне, про которое я говорю, не так уж много. Какой-то пожилой мужчина выглядывал вон из той части окна, слева от вас, а там стекло разбито – я видел его так же ясно, как вас. Должно быть, он где-то там, в задней части дома – ему просто некуда было деться. Там нет шкафа или еще чего-то похожего, где он мог бы спрятаться?

Кебмен говорил настолько убедительно, что я решил проверить его предположение. На лестничной площадке стоял шкаф, но дверца его была широко открыта, так что было хорошо видно, что внутри никого нет. Комната в задней части дома была маленькой и тесной. Несмотря на то что оконное стекло было частично разбито, в ней стояла духота, воздух казался спертым. На полу в пыли валялись осколки стекла, битые кирпичи и другой мусор. В углу комнаты стоял еще один шкаф. Заглянув внутрь, я убедился, что он тоже пуст. За боковой дверью, которую Сидней оставил распахнутой, располагался шкаф для одежды – также пустующий. Я взглянул на потолок – потайной люк, ведущий на чердак и на крышу, отсутствовал. Нигде не было ни укромного уголка, ни щели, ни другого места, где мог бы спрятаться человек.

Я подошел туда, где стоял Сидней, чтобы сообщить о результатах своего осмотра вознице.

– Послушайте, кебмен, здесь, в комнатах, никого нет, и спрятаться тоже негде – вы, должно быть, ошиблись.

Кебмена мои слова явно разозлили.

– Да бросьте! Если я видел что-то, так видел. Как я мог ошибиться?

– Зрение порой способно сыграть с человеком злую шутку. То, что вы заметили, вполне могло вам почудиться. А иначе как объяснить, что вы видели то, чего нет?

– Вот и я бы хотел это знать. Когда мы подъезжали к дому, как раз перед тем, как вы попросили остановиться, я видел, как этот тип смотрит в окно, то самое, около которого вы сейчас находитесь. Стоя на коленях, он прижимался носом к той части стекла, которая треснула, и очень пристально глядел в нашу сторону. Когда я остановил кеб, мужчина – я это очень хорошо видел – встал с колен и отошел куда-то в глубь комнаты. Когда тот джентльмен начал стучать в дверь, этот тип снова подошел к окну и опять уселся на колени – на том же самом месте, где я его видел до этого. Я, как вы понимаете, понятия не имел, зачем вы сюда приехали. Откуда мне знать – может вы судебные исполнители! Ну так мне показалось, что этот мужчина вовсе не хотел впускать вас в дом, хотя вы явно намеревались войти. Наверное, именно поэтому он и сделал вид, что не обратил никакого внимания на ваш стук. Но при этом он все время внимательно наблюдал за тем, что происходит. Когда вы стали обходить дом кругом, он снова вскочил с колен, и я решил, что он собирается вас встретить и дать понять, что не желает вас видеть. Я уж думал, что сейчас услышу гвалт и начнется свара. Но когда вы опустили занавеску, он, к моему удивлению, снова появился у окна. Он высунул свою физиономию в дыру в оконном стекле, уставился на меня и принялся трясти головой и трещать, как сорока. Стал ругаться на чем свет стоит и требовать, чтобы я не говорил вам, что его видел. Я считаю, культурные люди так себя не ведут – ведь я ему ничего плохого не сделал. В общем, я дал вам знать, что он находится в доме. Только представьте себе – требовать, чтобы я скрыл от вас эту информацию! Чтоб я провалился! Просто поверить не могу! Это все равно что просить меня сказать, что ни меня, ни моей лошади, ни моего кеба здесь нет и никогда не было, и самого дома тоже не существует!

Кебмен с оскорбленным видом снова уселся на козлы – прежде чем произнести свою возмущенную тираду, он привстал. В том, что он человек серьезный и положительный, сомневаться не приходилось. Да и в самом деле – какие у него могли быть основания нас обманывать? Было совершенно ясно, что сам он твердо уверен в том, что действительно видел в окне пожилого мужчину. Но, с другой стороны, куда мог подеваться за какие-то пятьдесят секунд тот, кого он называл «старым джентльменом»?

– А как он выглядел, этот ваш «старый джентльмен»? – поинтересовался Атертон.

– Ну, мне трудно его описать. Черты его лица я не очень-то разглядел – разве что контуры. И еще глаза. Они были очень неприятные. У него что-то было наброшено сверху на голову, как будто он не хотел, чтобы его узнали или запомнили.

– Что именно это было?

– Ну… такая штука вроде накидки, в которых щеголяли арабы – те, что приезжали на Лондонскую выставку. Что-то в этом роде.

Эта деталь, как мне показалось, заинтересовала моих спутников больше, чем все, что сказал кебмен до этого.

– Вы имеете в виду бурнус?

– Откуда мне знать, как эта штука называется? Я этих иностранных слов не знаю. Знаю лишь, что такие же носили на головах арабы в Выставочном центре. Иногда они наворачивали эти тряпки на голову, иногда нет. Я вам вот что скажу: вместо того чтобы выяснять, не померещилось ли мне то, что я видел, вы бы лучше спросили, похож был этот самый старый джентльмен на араба или нет. Так вот да, похож. А когда он встал с колен перед тем, как отойти от окна, я заметил, что эта самая тряпка была не просто у него на голове – он умудрился весь в нее закутаться.

Мистер Лессингем повернулся ко мне. Его буквально трясло от нервного возбуждения.

– Я думаю, что кебмен говорит правду! – заявил он.

– Есть ли у вас в таком случае какие-то предположения по поводу того, куда запропастился этот таинственный пожилой джентльмен? – поинтересовался я. – Ведь согласитесь, то, что его видел только наш возница, – это по меньшей мере странно. И слышал его тоже только кебмен.

– Тут явно был использован какой-то дьявольский трюк, – сказал Лессингем. – Я это знаю, я это чувствую. Моя интуиция, все мои инстинкты говорят об этом.

Я удивленно посмотрел на него. Трудно было поверить в то, что в сложившейся ситуации такой человек, как Пол Лессингем, способен оперировать словами «инстинкты» и «интуиция». Атертон тоже какое-то время молча разглядывал мистера Лессингема, а затем вдруг расхохотался.

– Господи! Я полагаю, что Апостол прав – все это попахивает какими-то фокусами. И так было с самого