то причина для конфликта вполне объяснима.

— Пожалуй, я соглашусь с тобой… Это вполне вероятно…

— Значит, мы должны продолжить делать то, о чем говорили изначально, и пытаться узнать о том, что скрывает Наталия. Кто знает, может, узнав эту тайну, нам станет известно хотя бы что-то из этой истории.

— Да, но… — Терренс на несколько секунд призадумывается. — Знаешь, радость моя, мне кажется, твой дедушка сказал очень верную вещь. Мы должны прислушаться к его совету как к мудрому человеку, который еще ни разу не сказал глупость.

— О чем это ты?

— О том, что нам больше не стоит пытаться их разговорить. Они и дальше продолжат молчать и притворяться, и мы ничего от них не добьемся.

— Предлагаешь забыть об их проблемах и делать вид, что все хорошо?

— Да, но не совсем так, как ты подумала… — Терренс медленно принимает сидячее положение и подгибает ноги под себя. — Мы можем сделать вид, что действительно начали думать о себе и не беспокоимся о них. Но мы в это время будем осторожно наблюдать за ними, ждать хорошего момента и прощупывать почву.

— Думаю, это прекрасная идея, — уверенно говорит Ракель. — Мы и правда сделаем вид, что нам все равно на этих двоих. И они могут продолжать притворяться до тех пор, пока однажды кто-то из них не захочет рассказать обо всем.

— Вот именно! — восклицает Терренс. — Будем жить обычной жизнью и делать свои дела, но не станем откровенно вмешиваться в дела моего братца и твоей подружки.

— Возможно, Эдвард и правда окажется крепким орешком. А вот Наталия рано или поздно раскроет себя и расскажет то, что она скрывает.

— Посмотрим, дорогая… Но пока что мы договорились о плане действий, верно?

— Сейчас это лучшее, что мы можем сделать…

На несколько секунд в воздухе воцаряется пауза, во время которой Терренс и Ракель либо смотрят друг на друга, либо на все, что видят в своей комнате, слыша чуть приглушенный собачий лай за плотно закрытыми окнами.

— Кстати, как прошли твои сегодняшние съемки? — интересуется Терренс и рассматривает Ракель повнимательнее. — Что-то ты выглядишь слишком усталой…

— День и правда был тяжелый… — тихо вздыхает Ракель, приложив руку ко лбу и пригладив волосы. — Именно сегодня мне «повезло» работать с фотографом, который является ночным кошмаром всех моделей.

— Ты говоришь про того бешеного идиота, который на съемках всегда орет без причины, неоднократно посылал репортеров и даже однажды разбил камеру оператора?

— Да, про него… Если бы я заранее знала, что буду с ним работать, то немедленно отказалась бы даже появляться на съемках. Но меня застали врасплох известием, что он пришел на замену тому, кто должен был работать со мной изначально.

— Он кричал на тебя?

— Не только на меня. На всю площадку. Он вообще не умеет нормально просить и способен отдавать команды лишь громкими криками. И самое ужасное, что он должен был фотографировать меня на нескольких фотосессиях. Я думала, что эта пытка никогда не кончится… Из-за этого я устала намного больше в моральном плане…

Ракель тяжело вздыхает и пропускает пальцы сквозь свои волосы от макушки до задней части шеи, пока Терренс с грустью во взгляде наблюдает за ней.

— Ах, Ракель, милая… — тихо вздыхает Терренс и обнимает Ракель обеими руками, покрепче прижав ее к себе, и нежно поцеловав девушку в макушку, пока та жмется к нему как можно ближе и наслаждается тем теплом, что он ей дает. — Понимаю, какого это — работать с психованным человеком…

— Завтра хочу поговорить с менеджерами и попросить их сразу же отклонять предложения, если фотографом будет этот тип, — уверенно отвечает Ракель, положив голову Терренсу на плечо и обвив руками его талию. — Если я еще раз поработаю с ним, то точно захочу повеситься…

— Вот и правильно, солнце мое. — Терренс нежно целует Ракель в лоб и прикладывает ладонь к ее щеке, которую мягко гладит. — Не трать нервы и силы на него. Не хватало тебе еще сойти с ума из-за его проблем с психикой. Говорят, какая-то модель уже попала в больницу с нервным срывом после работы с ним.

— Да, я что-то слышала об этом… Но я от греха подальше откажусь работать с ним, поддержу всех, кто уже знает о его безумии, и предостерегу тех, кому еще не довелось пережить тот ад.

— Не отказалась бы сама, я бы сделал это за тебя и запретил бы тебе даже разговаривать с ним, — уверенно заявляет Терренс. — А если бы он посмел обидеть тебя, ему пришлось бы иметь дело со мной.

— Ах, любимый, мой прекрасный защитник… — Ракель с легкой улыбкой гладит Терренса по щеке, нежно смотря на него. — Не знаю, чтобы я делала без тебя…

Терренс с широкой улыбкой прижимает Ракель поближе к себе, а та мило целует его в щеку и с прикрытыми глазами несколько секунд наслаждается его крепкими, но безумно приятными и нежными объятиями. Но потом девушка замечает, что мужчина из-за чего-то грустит и выглядит подавленным, пока свободной рукой гладит ее по голове, перебирает волосы и просто держит теплую ладонь у нее на мягкой щеке. Она немного отстраняется от него и пару секунд рассматривает.

— Ты выглядишь каким-то грустным, — слегка хмурится Ракель. — И голос у тебя немного разбитый… Что-то произошло? Появились новые проблемы с группой?

— Нет, проблемы все те же… — продолжая обнимать и притягивать к себе Ракель, тихо отвечает Терренс и мило целует ее в висок. — Правда, сейчас я не пытаюсь решить их и на время забыл про группу.

— Пропало вдохновение для песен?

— Нет, песни пишутся очень даже хорошо. Пока что я полон вдохновения и нахожу неплохие строчки к песням.

— Тогда почему ты такой грустный? Неужели тебя так сильно расстраивают ситуация с твоим братом и моей подругой и конфликт в группе?

— Это тоже… Оба случая кажутся безнадежными, ибо нет ничего, за что можно было бы зацепиться, чтобы узнать всю правду. Но вообще-то проблема вовсе не в этом…

— Не хочешь рассказать?

Терренс тихо выдыхает, отстраняется от Ракель, гладит ее по голове и опускает взгляд куда-то вниз, помолчав секунду или две.

— Э-э-э, понимаешь… — неуверенно произносит Терренс, нервно перебирая пальцы. — Сегодня, когда мы с Эдвардом поехали к маме и остались у нее на ужин, она снова начала говорить про отца. Но нам удалось быстро закрыть эту тему… Однако когда мама ушла на кухню делать ужин, то Эдвард сказал мне кое-что, что я до сих пор не могу выкинуть из головы.

— Что-то плохое?

— Нет, он сказал, что… — Терренс