Улица Королевы Цветаны, такая же узкая и извилистая, как прочие бреннские улицы, издавна славилась своими модными заведениями. Лавки соперничали между собой красотой и размером вывесок, болтавшихся над головами прохожих чуть ли не друг на друге. Дела шли не слишком хорошо. Война еще не коснулась Бренны, но лишних денег ни у кого не было.

Госпожа Амелия скучала у большого окна за частым переплетом решетки. Кресло было удобным, печка уютно потрескивала, работа спорилась. Коклюшки так и мелькали, однако дверной колокольчик сутра не звонил ни разу. Прохожие сновали мимо лавки, чавкал под ногами талый снег пополам с городской грязью, но ленты, банты и кружева никому не требовались.

Вот в окне появилась юная парочка. Девица, фарфороволицая блондиночка, была так хороша, что госпожа Амелия охотно взяла бы ее в свою лавку для привлечения покупателей. Кружевные чепцы куда лучше смотрятся на хорошенькой головке, чем на восковой болванке. Девица вертелась, разглядывая вывески и выложенный за окнами товар. Чудные голубые глаза сверкали как у голодной кошки. Коренастый широкоплечий парень, следовавший за ней мрачной тенью, модным товаром не интересовался. Его взгляд не отрывался от маленьких ножек, неуверенно переступавших через лужи в поисках сухого места, нескладная, красная от холода рука, смешно торчавшая из слишком короткого рукава, то и дело тянулась поддержать девицу под локоток. Девица услуги принимала, но морщилась, всем своим видом показывая, как ей это противно.

«Дурачок, – усмехнулась госпожа Амелия, – водит она тебя. Вот ведь, голод, война, а молодежи все нипочем. Но здесь они ничего не купят. Должно быть, из этих, из беженцев».

Звякнул колокольчик. Юная парочка проникла внутрь.

* * *

– Я не торгую краденым, – сказала госпожа Амелия, – уходите, или я позову стражу.

Ланка с Илкой переглянулись.

– Госпожа! – воскликнула Ланка, глаза которой немедленно наполнились слезами. – Как вы могли подумать! Эта вещь принадлежала моей несчастной матери.

– Только не говори мне, что твоя мать была крайна.

«Хотя, если судить по внешности, без крайнов тут не обошлось, – внезапно подумала госпожа Амелия, жадно глядя на кусок кружева. – Продать такое дочери городского старшины, и это покроет все долги по лавке».

– Как можно, госпожа. Просто моя мать была родом из Трубежа, и госпожа Анна… Ведь вы слыхали о госпоже Анне?

Поджав губы, госпожа Амелия скупо кивнула.

– Госпожа Анна благоволила к моей матушке, – продолжала Ланка, слово в слово повторяя историю, сочиненную крайном, – и подарила ей это для свадебного убора. Матушка вышла замуж, перебралась в Белую Криницу и вот… – Тут Ланка зарыдала всерьез. Это было совсем не трудно. Стоило вспомнить о своей настоящей семье.

– Понятно, – протянула госпожа Амелия.

– Это все, что у нас осталось, – Илка решил взять дело в свои руки, – мы уже два дня ничего не ели.

– Хорошо, – решилась госпожа Амелия. – Кружево старое. Ношеное.

Она посмотрела на свет.

– Вот здесь, здесь и здесь нитки совсем потерлись. Пять монет.

– Пятьдесят, – твердо сказал Илка. Он чувствовал, что и пятидесяти мало, но раздражать противную торговку было нельзя.

Торг затянулся. Госпожа Амелия упирала на то, что кружево, возможно, краденое. Илка пытался немедленно забрать его и отправиться в соседнюю лавку. Ланка успокоилась, соскучилась и принялась рассматривать украшенные лентами чепчики, кружевные воротнички и пряжки с бантами. Заметив это, госпожа Амелия предложила в придачу к деньгам что-нибудь из своего товара. Илка наотрез отказался. Госпожа Амелия раскраснелась и начала задыхаться. Илка запарился в своей вонючей душегрейке, но сохранял каменную невозмутимость. В конце концов сошлись на тридцати. Госпожа Амелия выложила деньги. Илка тщательно проверил каждую монету и только после этого выпустил из рук уголок кружева.

Спрятав драгоценный лоскут в укладку с двойным дном, трижды повернув ключ, госпожа Амелия несколько успокоилась и вдруг кое-что сообразила. Юнцов нельзя отпускать. Если то, о чем она вдруг подумала, правда, городской старшина будет вечно ей благодарен. Льготы и привилегии из этого могли последовать неимоверные.

– Горячего сбитня? – предложила она. – Пива? Голодными я вас отсюда не отпущу.

На столике у окна мгновенно появились толстые дымящиеся кружки, ломтики пирога, печенье.

От еды эти несчастные, конечно, отказаться не смогли, хотя парень по-прежнему смотрел угрюмо и недоверчиво, то и дело отбрасывая со лба неприлично короткие русые лохмы. Однако кружку осушил залпом и в пирог вцепился зубами, будто год не ел.

Госпожа Амелия с трудом сдерживалась. Бродяжки были невозможно, немыслимо чистыми. Белая кожа, гладкие блестящие волосы, почти не испорченные работой руки, ухоженные розовые ногти. Одежа далеко не новая, но тоже будто первый день после стирки. А у девчонки, у девчонки-то башмачки на каблучках. И в этом она шла от самой Белой Криницы! Задержать их, конечно, не удастся, но просто необходимо хоть что-нибудь выведать.

– Куда вы теперь? – полюбопытствовала госпожа Амелия и с удовольствием заметила, как глаза девицы испуганно распахнулись.

– В Трубеж будем пробираться, – не переставая жевать, невнятно пробормотал Илка. Ничего более умного ему в голову не пришло.

– Да, – подтвердила Ланка, – у меня там тетка.

«Дура, – ужаснулся Илка, – сейчас придется отвечать, как ту тетку зовут. Наверняка тут все друг друга знают».

– Или пойдем прямо к госпоже Анне, – заявил он, чтобы увести разговор в сторону. – Добрая госпожа крайна нам не откажет.

Пухлый рот госпожи Амелии приоткрылся от изумления.

– Как, разве вы не знаете? Дурные вести не лежат на месте. Впрочем, до Белой Криницы далеко.

– А што такое? – пробурчал Илка, стараясь проглотить последний кусок.

– Убили госпожу Анну. Вот уже пятнадцать лет как убили.

– Уби-ли? – еле выговорила Ланка. – Прекрасную крайну? Но за что?

– Уж не знаю, чего у них там в Трубеже вышло… Только убили и госпожу Анну, и воспитанницу ее, госпожу Мариллу. После того-то крайны Пригорье бросили. Ушли как не было. Теперь уж не вернутся. Неужто вы про это ничего не слыхали?

Госпожа Амелия старательно вздохнула. Бродяжки отмалчивались, но она не теряла надежды.

– А ведь я знавала госпожу Анну. Мужа моего она от почечуя лечила. И сынка ее сколько раз видала. Веселый такой парень… красивый, аж смотреть больно. Девчонки за ним табунами бегали. А он смеялся только… сегодня с одной, завтра с другой.

– Слыхал я про одного такого, – пробормотал Илка.

– Потом его в столицу услали, вроде учиться… Кабы он в Трубеже остался, может, ничего бы и не было. Говорят, он вернулся, да опоздал. С горя едва весь город не разнес. Крыши срывало, трубы ломало, городскую рощу как корова языком слизнула.