Шрифт:
Закладка:
Помню, как заинтересовался Элем, когда Карякин показал ему публицистический очерк Достоевского «Зимние записки о летних впечатлениях», где речь идет о теории «чистой доски». По Достоевскому, согласно этой теории, «почвы нет, народа нет, национальность – это только известная система податей, душа – tabula rasa, вощичек, из которого можно сейчас же вылепить настоящего человека, общечеловека всемирного, гомункула – стоит только приложить плоды европейской цивилизации да прочесть две-три книжки».
Элем включается в обсуждение: а если бы те, кто идет за бесами по молодости лет, по наивности, неопытности, глупости, «отвлеченности», кому нравятся все эти чумные микробы, если бы увидели они уже простым, невооруженным глазом все отвратительные язвы, рожденные этими микробами, увидели бы горы трупов, если бы связались в их сознании, в их чувствах все начала и все концы болезни, – то неужели бы не отпрянули они в ужасе и гневе? Неужели оказались бы только перед одним выбором: быть убитыми или убивать самим? Стать жертвой или палачом? Или есть другой выбор? Возможно ли в самом зародыше распознать отвратительную, смертельную болезнь и уже в зародыше – выжигать ее, не то поздно будет? Прививка, прививка нужна от заразы. И прививка эта – прежде всего – правда.
У Климова рождается фантастическая идея, чтобы работали две параллельные группы: обычная съемочная и одновременно научная лаборатория по изучению человека, тайн его психики.
Работа шла сумасшедшая, они не различали, где день, где ночь. Меня на время выселили в медицинский изолятор на первом этаже, чтобы я хоть ночью отсыпалась. Но Элем с каждым днем в этой нечеловеческой работе набирал силы. Потом он признавался: «Возможно, это и помогло мне тогда подняться, распрямиться после всего, что произошло. Работали с таким упоением! Я погрузился в такую пучину – прекрасную, странную, завораживающую»[39].
Написали план сценария и заявку. Элем предложил сделать открытый финал фильма. Это был совершенно уникальный проект. Понес заявку в Госкино. И хотя они навели некий камуфляж, а Карякин имел большой опыт обкладывать тексты нужными марксистскими цитатами, их замысел раскусили. Какой еще открытый финал? Забодали их уже на дальних подступах. «И заикаться, и думать не смейте! Чтобы эту дрянь – „Бесы“ – в кино?!»
Получили они и от большого идеологического начальника, министра культуры Демичева, резолюцию из двенадцати пунктов, согласно которой «советский зритель никогда не увидит „Бесов“ ни на сцене, ни в кино». Петр Нилович (его в театральных кругах звали Ниловна – по аналогии с главной героиней романа «Мать» Горького – или «химик», потому что окончил он Московский химико-технологический институт) даже кричал Любимову: «Никаких „Бесов“, никаких Высоцких и никаких Булгаковых!»
Тут Карякин решил пробиваться через своих друзей в Международном отделе ЦК, который всегда соперничал с Идеологическим отделом. Пошли они с Элемом к «ответственному работнику» Вадиму Загладину. Он был тогда заместителем заведующего Международным отделом и кандидатом в члены ЦК КПСС. Поскольку Юра работал с ним в Праге и сохранил приятельские отношения, то надеялся на подмогу.
Принял их Вадим у себя дома очень дружелюбно и гостеприимно – выставил хорошее виски, был накрыт стол. Карякин твердил об угрозе левого терроризма во всем мире, о бесчинствах «Красных бригад» в Италии и Германии… Загладин соглашался. Но «да» и «нет» не говорил и ничего не обещал. Разозлившись, Карякин напоследок выпалил: «Ну, вам в вашем ЦК не хватает только, чтобы террористы захватили какого-нибудь президента». Ушли они, чуть не хлопнув дверью.
Приходит Юра домой… и первое, что видим мы с ним в телевизионных новостях: «Террористы в Италии захватили лидера Христианско-демократической партии, бывшего премьер-министра Альдо Моро». Он тут же позвонил Вадиму: «Поздравляю! Будете ждать еще?.. Финал остается открытым!»
А вот сейчас я думаю: ну к кому наивный Карякин обратился за помощью? Загладин курировал так называемую «Ленинскую школу» в Москве, где террористам преподавали теорию. А сами террористы, в том числе и палестинские боевики из ФАТХ[40], с 1975 года проходили обучение в Центре подготовки иностранных военнослужащих в Крыму. Итальянские «Красные бригады», напичканные провокаторами, с начала семидесятых годов получали помощь со стороны службы государственной безопасности Чехословакии. Террористы РАФ[41] пользовались финансовой поддержкой и помощью в организации боевых акций со стороны ГДР. Но ведь и американское ЦРУ не дремало: контролировало террористов и использовало их в своих целях. Вся история этих коммун, фракций Красной Армии, «Красных бригад» – грязная и кровавая.
Должна была уйти сама советская власть, чтобы великий роман-предупреждение Достоевского появился на экранах и театральных подмостках.
Элема тема «Бесов» никогда не отпускала. Даже в те, может быть, самые тяжелые два года (1986–1987), когда он, как «раб на галерах», дни и ночи трудился в Союзе кинематографистов, пытаясь пробить реформу в киноиндустрии. Они с братом задумали картину о Сталине с условным названием «Краткий курс». Просмотрели много киноматериалов из архива. У Элема появилась идея – расцветить сталинскую хронику. В нем проснулась страсть к бурлеску, к веселому озорству. Но этот замысел остался нереализованным.
Ранней весной 1979 года Элем уехал из Малеевки. Я должна была отправляться на конференцию «Движение неприсоединения в современном мире» в Дели, где мне предстояло остаться на месяц. Юра продолжал работать над инсценировкой «Бесов» для Любимова. И вдруг… вечером 2 июля нам позвонили из Москвы: «Шепитько разбилась». Звоним Элему…
На рассвете машина «Волга», в которой ехала Лариса со съемочной группой, на 187-м километре Ленинградского шоссе по неустановленной причине вышла на встречную полосу и врезалась в грузовик. Милиционер заметил мчащуюся машину, в которой все спали, но не успел ее остановить. Ее заметил и шофер грузовика с прицепом, груженным кирпичами. Он свернул к обочине, но «Волга» врезалась в прицеп, и кирпичи накрыли всех в машине как в общей могиле. Никто не успел проснуться.
Проснулся в этот момент Элем. Об этом можно прочитать и в книге, сделанной в память о брате Германом Климовым: «Я не могу это объяснить, но я увидел ее гибель во сне. Этот страшный сон я не могу забыть до сих пор. Я проснулся в ужасе, долго не мог успокоиться, ходил
