шкуре», как я его по-дружески называл. Будучи председателем Союза мусульман России и лидером Движения лакского народа, этот молодой, жесткий и харизматический кавказец имел в Чечне влиятельных друзей. После атаки банды Радуева на дагестанский город Кизляр он возненавидел чеченских боевиков, кое с кем, насколько я знаю, поквитался, но контакты в среде влиятельных сепаратистов поддерживал. Конфликтуя с руководством Дагестана, клан Хачилаевых, состоявший из четырех братьев (Магомед, Адам, Надыр и Джабраил), перешел в резкую оппозицию, а после того как по требованию официальной Махачкалы Государственная Дума в 1998 году проголосовала за снятие с Надыра депутатской неприкосновенности «за организацию массовых беспорядков», он пустился в бега - покинул дом и с группой сторонников спрятался на приграничной с дагестанским Хасавюртом территории Чечни.

Надыр требовал для себя и своей семьи справедливости. Он настаивал на том, что продолжает считать себя депутатом Госдумы России и патриотом страны. Для доказательства своей правоты он «бомбардировал» Кремль запросами по фактам коррупции в руководстве Дагестана и мэрии Махачкалы. В свободное от составления петиций время искал и выкупал из чеченского плена русских солдат. Такой вот дагестанский Робин Гуд.

Каждый раз, получив от людей Хачилаева сигнал, я вылетал в Махачкалу, на перекладных добирался до Хасавюрта, оттуда через Новолакский район отправлялся в Чечню. Как правило, долго ждать в условленном месте не приходилось - Надыр со своим отрядом неожиданно появлялся из «зеленки», приводя с собой очередного полуживого солдатика, только что забранного из зиндана ичкерийских бандитов. Забрав заложника, я тем же маршрутом возвращался обратно - в огромный каменный дом семьи Хачилаевых в самом центре Махачкалы. Там в турецкой бане мы отмывали парня, кормили его легкой жидкой пищей, чтобы он не умер от заворота кишок, и в чистом белье укладывали спать. Правда, заснуть им удавалось редко: освобожденные солдаты, пережившие ужас плена, унижения и побои, все как один просили огня и табака и всю ночь, сидя на корточках у ворот дома, курили, глядя на мерцающие в черном дагестанском небе звезды. Утром нас отвозили в аэропорт, где у Хачилаева работали «свои люди». Они-то и провожали меня с «ценным грузом», подсаживая на борт, - в обход паспортного контроля и таможни. Я как депутат летел по бесплатному билету, а заложника мы всегда везли «зайцем», так как при нем, естественно, не было никаких документов.

Обычно мы давали ему возможность позвонить домой перед самой посадкой в самолет, опасаясь, что операция спасения может быть сорвана. Время было мутное и смутное, в правоохранительных органах и руководстве Дагестана работало много тайных агентов боевиков, и такие меры предосторожности лишними мне не казались. В переполненном самолете, как правило, безбилетный заложник занимал тамбур - прямо у входа в кабину пилотов, я же располагался на сумках - напротив. Как ни странно, никто в подобных рейсах из Махачкалы в Москву не обращал на наш «табор» особого внимания. Пассажиры, скрывая недовольство причиненными им неудобствами, ходили в туалет в хвост лайнера. Никто не делал нам замечаний. Во «Внуково» я передавал освобожденного заложника его зареванным родственникам. Шумихи и тем более общения с прессой мы тщательно избегали, так как пришлось бы «светить» маршрут и технологию операции спасения. Это поставило бы крест на всех будущих «нырках» в Чечню за заложниками, а значит, и на жизнях самих пленных солдат.

Помимо меня к Хачилаеву за помощью в освобождении заложников обращались и другие люди. Чаще всего ему звонил тогдашний министр внутренних дел Владимир Рушайло, в интересах которого беглый депутат производил поиски конкретных людей, пропавших в этой «черной дыре». Уверен, что это правда. Суровый кавказец редко шутил и никогда не обманывал.

Особо я запомнил 72-летнего Виталия Козьменко - русского строителя, отправленного в Чечню на «восстановительные работы». Его украли и держали в сыром подвале жилого дома ровно 14 месяцев. Выжить ему удалось лишь за счет смекалки и удивительной воли к жизни. Чтобы не сгнить заживо в полузатопленном подвале, он сумел убедить хозяев сбросить ему несколько досок. На этих досках он спал, делал гимнастику и так жил больше года. Чтобы питать свой мозг информацией и не сойти с ума, он упросил державших его в плену спустить ему в яму все имеющиеся в доме книги. В основном это были чьи-то тюремные мемуары (видимо, семейка извергов имела к местам лишения свободы какое-то особо теплое отношение) и стихи «народного поэта» Яндарбиева - моего старого «знакомого» по встрече в президентской резиденции в Старых Атагах.

Забирали мы его в январе 1999 года в присутствии журналистов. Хачилаев нуждался в общественной поддержке и в этот раз попросил меня взять с собой прессу. Всю дорогу от Хасавюрта до Махачкалы ошеломленный своим чудесным освобождением русский дед читал мне стихи ичкерийского президента, которые он выучил в яме при свете газовой горелки за время своего бесконечного и мучительного заточения. Своих извергов старик не проклинал, вспоминал лишь, как все семейство преспокойно ужинало за столом, стоявшим над входом в его подвал. Вся семья - от мала до велика - знала, что в их подвале заживо гниет пожилой заложник, но считала это делом обычным. Старик взахлеб рассказывал мне все новые подробности своих злоключений, как будто куда-то спешил, а я все удивлялся, откуда в нем такая тяга к жизни, такая уникальная способность в нечеловеческой неволе сохранить достоинство и человеческий облик. Сила духа не дала умереть его телу и светлой голове. А сила духа у русского человека не знает пределов.

Последняя попытка забрать двух заложников закончилась у нас полным провалом. В мае 1999-го мне снова позвонили люди Надыра и попросили срочно прилететь. На этот раз Хачилаев ждал, что за пленными приедет большая группа «гостей», но просил меня подстраховать процесс их передачи.

Надыр был подавлен. Никто на его петиции в Москве не реагировал. Находиться так долго в Чечне ему и его людям было небезопасно. Он хотел вернуться из изгнания, надеясь, что заслужил право на возвращение десятками освобожденных солдат и офицеров. Но в Москве думали иначе. Надыр им был нужен в Чечне, но никак не за ее пределами. С его помощью различные чиновники с помпой «освобождали» пленных. При этом имя Надыра из информационных сводок тщательно ими вымарывалось. Заслуги всецело приписывались начальству.

Хачилаев не знал, что предпринять, и вопреки здравому смыслу решил, видимо, провести передачу заложников парламентариям во главе с Иосифом Кобзоном, который имел широкий круг «деловых партнеров» как среди чеченцев, так и в «высших московских сферах». Передачу пленных Надыр решил провести не