— Старик прав!

— Не ходи, Матуш!

— Держись!

От конюшни ковыляет солдат, который кричал, что не хочет умирать.

— Я… я пойду! Я покажу дорогу!..

Переводчик быстро переводит. Риттер отрицательно качает головой.

— Командант гаварить… должен это делать он. Он… и ни один другой.

— Он не хочет… я хочу! — кричит солдат. — Так почему же, ради господа бога?..

Переводчик указывает на Матуша.

— Он там иметь отца. Отец не будет стршилять, когда нас ведет его сын.

Он смотрит на часы.

— Една минута… и конец.

Душераздирающий крик, от которого мороз пошел по коже.

— Матушко! Не погуби!

Жена лесника упала на колени.

— Ради господа святого, смилуйся… не губи моих детей!

Что-то шевельнулось даже в душе Амброза.

— Хотя бы детей, если можно…

— Теперь вы молчать! — прошипел переводчик.

Внезапно — абсолютная тишина.

Только кони в конюшне отчаянно ржут, напуганные огнем.

Матуш почти не дышит.

Живут лишь его глаза.

Он смотрит на жену лесника, которая стоит на коленях в снегу, обнимая детей, прижимая их к себе.

Он смотрит на свою жену: по лицу ее текут слезы.

На своего сына смотрит, на сына, которого держит на руках жена.

И на свою мать.

Ее лицо строго, замкнуто: оно словно отмечено уже печатью смерти.

Риттер взглянул на часы.

И поднял руку для первой команды.

Солдаты поднимают автоматы, целясь в обе семьи.

От стены конюшни истошно кричит хриплый голос:

— Родную мать убиваешь… ты, зверь!

Матуш падает в снег.

— Я пойду… поведу… не стреляйте… я иду… да… да!

Риттер опускает руку.

Солдаты опускают оружие.

— Как видно, и у неполноценной расы существует сильный инстинкт самосохранения, — роняет Риттер переводчику, отбрасывая сигарету. — Так же, как у животных.

Матуш лежит лицом вниз, судорожно впиваясь пальцами в рассыпчатый снег.

73 КАРТИНА

Склон под полониной

Партизаны недвижно, прижавшись к деревьям, выжидают.

Среди них отец Матуша и сержант Балог с Чиликом.

Капитан Федоров в бинокль наблюдает за долиной: в поле зрения появляется лесная дорога.

А потом — люди.

Матуш и немцы; они уже вышли из леса и идут на покрытый снегом луг.

Федоров жестом подзывает отца Матуша.

— Смотри, — и подает ему бинокль.

Сейчас это увидит и отец: своего сына Матуша — как он ведет немцев против них.

У Матуша связаны руки, за ним идет офицер с пистолетом.

— Боже мой, что же они с ним сделали! — вырвалось у отца.

— Они способны на все.

Федоров хмурится. Ситуация критическая.

— Когда они подойдут ближе и будут под нами, мы можем перестрелять их всех. Но убьем и твоего сына…

Глаза отца умоляют.

— Его принудили… Наш Матуш никогда бы… клянусь! Может, он хотел спасти людей, которые в усадьбе… или, может…

— Сейчас не время для разговоров, — прервал его Федоров, приложив бинокль к глазам.

Лицо его посерело.

— Вы будете… мы будем… стрелять?

Капитан молчит.

— Ждать приказа, — говорит он наконец. — И пока не стрелять.

Отец подбегает к ближайшим деревьям.

— Ждать приказа! Пока не стрелять!

Он обходит всех, от дерева к дереву, передавая приказ.

— Не стрелять… не стрелять! — шепчет он с нескрываемым облегчением.

74 КАРТИНА

Около кормушки

Лицо Матуша безжизненно, взгляд угасший.

Его не несут ноги, он шатается.

Риттер тычет в него пистолетом.

— Schneller!.. Schneller!

Так они идут дальше, навстречу горам, залитым солнцем.

В такой чистый, морозный и прозрачный день, какой бывает в начале зимы, когда все сияет, светится и сверкает, видно до края горизонта и у человека легко на душе.

Вот они подходят к кормушке.

Тут Матуш останавливается.

Останавливаются и немцы. Риттер испытующе оглядывает все вокруг.

Там, у кормушки, кончаются следы человека — видимо, лесника.

Других следов, кроме звериных, не видно.

— Weiter![17]

Матуш оборачивается. И качает головой: нет.

Дальше он не пойдет.

Риттер сбрасывает перчатку и начинает бить его кулаком.

Матуш выдержал эти удары… первый… второй… третий…

Но потом он зашатался и упал.

А немец продолжает бить, пиная связанного Матуша, лежащего в снегу.

Переводчик и гардист ставят его на ноги.

У Матуша из разбитого рта течет кровь.

— Теперь ты пойдешь, свинья?

Это переводить не надо. Матуш понимает, что кричит оберштурмфюрер.

Глаза его потемнели. И он кивает, с лицом, залитым кровью: да, теперь пойду…

Теперь я пойду, немец.

Быстрый, мимолетный взгляд… туда, в долину, где дом лесника.

И он выходит на белый, залитый солнцем склон.

75 КАРТИНА

Склон под полониной

— На мины ведет! — вырвалось у отца Матуша.

— Стрелять надо! — шепчет Чилик.

— Тогда они его убьют, — пробасил Балог.

Беспомощность наполняет их отчаянием.

— Бога ради, да сделайте же что-нибудь!..

Отец, застыв, смотрит в долину.

Ноги сына увязают в высоком снегу белого, нетронутого покрова минного поля.

Глаза Матуша не смотрят под ноги.

Туда, вверх смотрят они, на белые, залитые солнцем горы: они кажутся совсем рядом в этот чистый, сверкающий зимний день.

Там, повыше, в снегу что-то чернеет.

Серна, которую разорвала не рысь, а мина.

Матуш идет дальше.

Еще несколько шагов…

Взрыв, оглушительный и неожиданный, вселяет в немцев растерянность, действуя подобно шоку.

И сразу же заговорили из-за деревьев партизанские автоматы и винтовки.

Теперь им уже незачем молчать.

Прицельный массированный огонь заставляет немцев рассыпаться по минному полю.

Взрываются белые фонтаны снега.

На голой, открытой местности у части СС нет никаких шансов на спасение.

Оберштурмфюрер Риттер падает лицом в снег.

Стрельба не прекращается. Падают немцы в белых маскхалатах; на снегу чернеет форма гардиста.

Не стреляет только отец Матуша.

Опершись о дерево, он подавляет рыдания.

На плече он чувствует чью-то руку.

— Не плачь, отец… — тихо говорит Федоров. — Твой сын герой. А герои не умирают.

Там, внизу, еще звучат взрывы. В долине медленно, нежно оседают фонтаны снега.

И над всем этим — свод голубого неба. Искрится и дрожит прозрачно-чистый зимний день.

V. ВЕСНА

76 КАРТИНА

Под Ветерной полониной

На полонину пришла новая весна.

От зимы остались только одинокие островки и тонкие снежные языки в тех местах, где долго держится тень.

Луга зацвели лиловым шафраном и подснежниками: белый, желтый и лиловый — это цвета весны под Ветерной полониной.

Лишь там, где длинный чудесный лиловый ковер цветущего шафрана