С дерева свисают остатки уничтоженного осиного гнезда; разъяренные осы дико кружат безумными кругами.

Так же как ж люди под ними, которые стреляют и борются, проходя по своим кругам жизни и смерти.

Пирш лежит за пнем, сосредоточенно стреляя; теперь разведка уже потеряла смысл…

С другой стороны каменоломни ползет вверх Матуш, руки его изранены о камни в кровь.

Он останавливается, отдыхает.

На теплый, нагретый солнцем камень садится бархатная бабочка, крылышки ее переливаются на солнце.

Орудие бронепоезда меняет угол обстрела, целясь в тяжелый пулемет в каменоломне.

…и первый же снаряд разрывается чуть повыше Матуша; его сверху засыпает камнями и землей.

Придя в себя, он видит, что нет автомата.

Автомат лежит в нескольких метрах от него, ниже по склону, его засыпало камнями.

Матуш подползает, достает оружие из-под камней — ствол и магазин деформированы.

Он стреляет в землю, спусковой крючок щелкает, но ничего — ни одного выстрела.

Пирш подползает к вывороченному дереву, за которым лежит убитый немец.

В руке он еще держит гранату. Пирш снимает ее с предохранителя… бросает.

Шершни, приведенные в ярость гибелью своего гнезда, бешено кружат вокруг дерева.

Оберштурмфюрер Риттер свирепо кричит:

— Schneller! Schneller![12]

Оба пулеметчика тащат тяжелый пулемет на новое место.

Туда, где Риттер, к самой каменной стене у излома каменоломни — там меньше угроза попадания.

В то место, где только что стоял пулемет, попал снаряд.

Сержант Балог напряженно вслушивается.

— Не стреляют… Значит, попали!

В тот же момент вновь застрочил пулемет — уже с нового места.

Матуш прижимается к земле: пулемет совсем близко от него.

Он подползает к краю стены, вцепившись пальцами, подтягивается.

Пулемет — под ним, в двух-трех метрах.

И строчит, стреляет по поезду, по путям, по товарищам…

Матуш высовывает ствол автомата.

Он даже не дышит, целится… он еще надеется.

Но и сейчас выстрела нет.

Он пробует еще… еще и еще раз.

Безрезультатно. Он обливается потом, его бросает в жар.

Решившись, Матуш прыгает вниз.

Еще в прыжке, приземляясь, он ударяет пулеметчика прикладом автомата.

И что-то бешено кричит, угрожающе целясь из автомата, который не стреляет.

Немцы в состоянии шока, они поднимают руки. Риттер бросает к ногам Матуша автомат.

Матуш быстро наклоняется за ним.

42 КАРТИНА

В долине

Бронепоезд возвращается домой.

Пехотинцы, окопавшиеся на склоне горы под лесом, снова приветственно машут руками.

Словно говоря: спасибо за помощь… и приезжайте в следующий раз.

Поезд выполнил свою задачу: сегодня немцы здесь не прошли.

Но не все возвращаются домой: на платформе, между штабелями рельсов, прикрытые брезентом, лежат те, кто уже не вернется никогда.

43 КАРТИНА

В пулеметном вагоне

Кроме Венделя, здесь все.

А в углу на полу сидят пленные Матуша: оберштурмфюрер Риттер и два пулеметчика.

На них никто не обращает внимания. Бутылка ходит по кругу.

Пирш торжественно говорит Матушу:

— За твое здоровье, браток!

Отпивает и, поморщившись, провозглашает:

— Разве я не говорил, что Матуш — парень что надо?

Таков уж Винцо Пирш, и такая у него манера мириться.

Теперь бутылка уже у сержанта.

— Жалко, что нет с нами и того, который продает швейные машины…

— Бедняга, едва высунулся из туннеля, и сразу ранило, — говорит Чилик. — Хорошо, рана пустяковая — царапина…

— Не помог ему маникюр, — замечает Пирш.

Взяв бутылку, он показывает ее Риттеру.

— Ну, что пялишься, Адольф? Хлебнуть охота, а? Да только ты не заслужил. — Отпив, он подал бутылку Матушу. — Он вас взял… а не вы его.

Матуш улыбается. Возможно, в первый раз за все время.

— Может, я боялся еще больше, чем они.

Пирш снимает со стены поврежденный автомат.

— О том, что случилось, ты лучше и не рассказывай нигде, Адольф.

Он показывает деформированные части автомата, ласково объясняя:

— Видишь… вот и вот… капут! А вы сразу…

Он показывает, как они сдавались.

— Что же вы не присмотрелись получше, балбесы?

Немцы в смятении слушают, слов они не поняли, но смысл жестов им ясен: они начинают догадываться, в чем дело.

Пирш достает полную обойму.

— Это не капут… видишь?

Он вставляет обойму и направляет заряженный автомат на немцев.

— Только это работает… — говорит он, держа палец на курке. — Глянь-ка, Адольф… я покажу тебе.

— Не дури, — вмешивается Матуш. — Вдруг случайно выстрелит?

Но палец Пирша уже нажал на курок. Раз, другой.

Балог вырывает у него автомат.

— Не дури! Ты же мог убить их, баран.

К немцам возвращается жизнь… ужасный момент позади.

— Да, это факт, — соглашается Пирш. — А их еще и не допросили.

Оберштурмфюрер Риттер смотрит на Матуша.

На того солдата, который взял их голыми руками. С оружием, которое не стреляет.

Он смотрит на Матуша таким долгим, сосредоточенным взглядом, словно хочет запомнить его на всю жизнь.

Раздается телефонный звонок: вызывает штабной вагон.

44 КАРТИНА

В штабном вагоне

— Послушай, Балог, — говорит капитан Подгорец, держа в руках документы пленных, — с пленных не спускайте глаз, один из них — крупный чин. И поблагодари ребят за то, что хорошо держались. А этого солдата, что взял немцев, я представлю к медали.

— Так точно, пан капитан, — отвечает голос сержанта.

— Я надеюсь, вы там не пьете сейчас, — говорит командир.

— Никак нет, пан капитан, — вновь отвечает голос.

Подгорец, усмехнувшись, вешает трубку.

— Все вы тоже хорошо держались, — хвалит он и свой штаб.

В вагоне сидит и солдат Вендель, голова у него забинтована.

— А ты чем занимаешься на гражданке? — спрашивает его капитан.

Бледные губы резервиста словно не в силах ответить, но рука механически тянется к карману: достав визитную карточку фирмы, он протягивает ее капитану.

— В кредит… а для вас со скидкой, — шепчут наконец бледные губы.

45 КАРТИНА

В пулеметном вагоне

Сержант Балог качает головой.

— Ты мне не рассказывай, что не хочешь медаль. Такого солдата я еще не видал.

Матуш равнодушно пожимает плечом.

— Да ведь ты заслужил, дружище! — вмешивается Пирш.

— Не надо, — бормочет Матуш.

— Что — не надо? — удивляется и Чилик.

— Я ничего не хочу… Пусть мне только дадут того немца.

Он умолкает, отпивает из бутылки.

— Какого немца?

В другое время он бы не ответил. Но сейчас самогон развязал ему язык.

— Он стрелял в мою жену… Она,