судах в первоочередном порядке. Кроме того, он занимался экономической организацией женщин, создавая трудовые кооперативы для тех из них, кто нуждался в работе. Как и все советские усилия первых лет в области мобилизации населения, достижения были незначительными, и численность мусульманских женщин, привлеченных женотделом, оставалась невысокой: пара сотен членов профсоюзов, 1668 человек – в «Кошчи», несколько сотен – в организованном кооперативном секторе[523]. (Гораздо больших успехов женотдел добился в работе с европейскими женщинами Средней Азии.) Тем не менее потрясения, пережитые Средней Азией, расшатали общество, оставив многих женщин без поддержки, которую обеспечивала им семья. Женотдел обратил внимание на маргинальные категории – вдов, женщин, выгнанных мужьями или бежавших от жестокого обращения, – и нашел в их лице небольшую, но лояльную группу своих сторонниц.

Здесь можно рассказать много историй. Хайриниса Махмуджанова по достижении 14 лет отказалась надевать паранджу и выходить замуж; когда родители избили ее, она сбежала и устроилась в женский Билим юрти[524]. Во время голода в Фергане семилетнюю Зайнаб Карибову выдали замуж за 15 пудов зерна. После того как муж избил ее до полусмерти, она сбежала, добралась до Ташкента и, как и Махмуджанова, поступила в Билим юрти[525]. Зайнаб Касимова из Оша вышла замуж в 15 лет, но оставила мужа, когда их отношения испортила свекровь. Затем отец отдал ее третьей женой 50-летнему мужчине. От него у Касимовой родилось четверо детей, но он выгнал их всех, когда после революции жена стала посещать женские собрания[526]. Хабиба осиротела в детстве и жила с сестрой. Она вышла замуж в возрасте 11 лет, но свекровь оказалась «хуже ядовитой змеи», и Хабиба сбежала к брату, который позднее решил выдать ее замуж за другого мужчину. Когда та отказалась, брат выгнал ее из дома. В конце концов она добралась до Намангана и записалась на курсы волостных организаторов[527]. Рисалат Мадраимбаева из Наманганского уезда осиротела в пять лет и овдовела в 19. Семья снова выдала ее замуж, но второй муж регулярно избивал женщину и в конце концов выгнал из дома. Она нашла прибежище в советской школе в Коканде и таким образом оказалась в женотделе[528]. Сабира Рахман-кызы сбежала от мужа, взявшего себе вторую жену[529]. Несомненно, пресса освещала такие случаи из «пропагандистских» соображений, но это не делает их менее реальными. Женотдел пользовался существовавшим в туркестанском обществе расколом в своих целях. Для многих женщин он предоставлял альтернативу семье или кадийскому суду. Зачастую именно они и становились самыми верными приверженками женотдела в Туркестане.

Такие женщины имели несколько иное представление о будущем, чем интеллигентки, проходившие через Билим юрти. Они гораздо меньше интересовались «культурой» и гораздо больше заботились о привлечении поддержки партии. Сабира Халдарова работала служанкой с 13 лет, затем ее вызволили и устроили в Билим юрти. Она быстро поднялась до должности редактора институтской стенгазеты, а в 1925 году была назначена первым редактором «Янги йул». Стала кандидатом в члены партии и была отправлена на учебу в Москву [Kamp 2007:100–101]. Таджихан Шадыева, ставшая в 1928 году редактором «Янги йул», в возрасте 12 лет была отдана второй женой 50-летнему мужчине. Женотдел спас ее и привез в Ташкент, где она вступила в комсомол, а затем в партию [Kamp 2007: 105–107; Аҳророва 2001: 200–206]. Активистки вроде Халдаровой и Шадыевой работали в женотделе и редакции «Янги йул» вместе с женщинами из интеллигенции, но их жизненные пути и политические инстинкты были различны и порождали разные представления о будущем.

Эти женщины бывали довольно воинственными. В июне 1924 года, когда ТурЦИК издал новое постановление о запрете калина и браков с несовершеннолетними, для разъяснения населению нового законодательства были задействованы различные партийные и советские ведомства. Читаем об общем собрании в селе Карнак Туркестанского уезда, организованном главами местных партийных и комсомольских ячеек, а также исполкомом и представителями женотдела. Дождались прибытия местного улема, который слушал, как ораторы говорят собравшимся: «Старый исламский шариат порабощает женщин. В Стране Советов нет места ни рабству, ни шариату, порабощающему любого свободного человека»[530]. В Намангане глава уездного женотдела Валида Кучукова в праздник Жертвоприношения (Курбан-хаит), важнейший праздник исламского календаря, пришла к мазару без паранджи и прочитала женщинам лекцию о новом законодательстве. Два дня спустя местный женотдел при участии «Кошчи» и комсомольской организации устроил концерт в самом мазаре, как раз когда молящиеся отправились туда на поклонение. Концерт собрал 150 женщин, которые посмотрели постановку о «последствия принудительной выдачи несовершеннолетней девушки замуж за старика» и прослушали лекцию о том, что многочисленные обряды, совершаемые в мазаре (например, целование надгробия), опасны с гигиенической точки зрения и способствуют распространению сифилиса и туберкулеза[531]. Подобного рода агитация порождала немалое количество конфликтов. Сотрудницы женотдела, особенно в сельской местности, сталкивались с непомерной враждебностью, нередко подвергались сексуальному насилию[532]. Многие женщины, поступившие в советские школы, также испытывали противодействие своих родных или махалля[533].

У женотдела имелись и собственные проблемы в партийных структурах. Партия с подозрением относилась к деятельности в поддержку женщин, не связанной с классовыми установками [Wood 1997; Fuqua 1996]. В условиях Средней Азии Средазбюро неохотно занималось женским вопросом, несмотря на давление со стороны женотдела и «молодых коммунистов». Весной 1924 года секретарь Средазбюро Ю. М. Варейкис заявил в ЦК КПТ, что

необходимо помочь Женотделу, но здесь должна соблюдаться максимальнейшая осторожность, ибо еще не редки случаи, когда манапско-байские элементы, пользуясь темнотой масс, ведут против нас борьбу… под лозунгом «Долой Женотдел». Спешить не нужно, надо начать с политического и культурного воспитания масс[534].

Худжум — кампания 1927 года по раскрепощению женщин – была призвана осуществить крупный политический сдвиг.

Советский ориентализм

Эпоха русской революции стала, как нам хорошо известно, периодом бурного энтузиазма и творческой активности, экспериментов и исследований [Stites 1988; Fülöp-Miller 1927]. Энтузиазм узбекской интеллигенции был частью этого масштабного явления. Однако ее отношение к европейскому населению Советского Союза и к Советскому государству было весьма сложным и заслуживает отдельного рассмотрения. Если говорить кратко, революция не привела к заметной переоценке места Средней Азии в культурных представлениях европейского населения СССР. Мы уже видели, что революция не сумела подорвать устои дуалистичного среднеазиатского общества. Точно так же практически ни один европейский интеллектуал, будь то в Средней Азии или в центре, не смог выйти за пределы бинарных оппозиций, разделявших «Европу» и «Азию», Запад и Восток, прогресс и отсталость. В лучшем случае европейские интеллектуалы рассматривали себя