Шрифт:
Закладка:
– Ну много, наверное…
– Много… До полумиллиона долларов! А знаешь, какова себестоимость этого количества препарата?
– Интересно.
– Вместе со всеми потрохами: затратами на разработку, на производственные мощности, на сырьё, электроэнергию, зарплату всех вовлечённых в производство и даже на рекламу. Ещё транспортировка и распространение по больницам Израиля. Готов?
Малыш кивнул.
– Пятьдесят долларов, Даниэль. Пятьдесят долларов… Наценка в десять тысяч раз. В этой наценке виллы, лимузины, яхты, вертолёты, самолёты, космический туризм и прочие элементы райской жизни нескольких семей соучредителей компании-производителя. Ещё устрицы, омары, чёрная икра, шампанские вина и коллекционные коньяки для владельцев компаний-посредников. А также откаты правительственным чиновникам заинтересованных стран, на которые они тоже могут позволить себе кое-что из вышеперечисленного.
– А как же оплата труда медперсонала, применяющего препарат? – напомнил дотошный Бронфельд.
– А за это, сладкий, медперсонал зарплату получает из государственного бюджета… Принцы же хотят сделать вечную жизнь доступной для всех, как воздух.
– Какие замечательные, бескорыстные принцы бывают, оказывается… Никогда бы не подумал! – восхитился Малыш.
Сюрпризом оказался разговор с «виртуальной обезьяной» по аудиосвязи. Это должно было стать ранее обещанным Амиром доказательством возможности виртуального существования после биологической смерти.
– Её зовут Лоло. Она может показаться странной, но не надо забывать, что она не совсем человек… – предупредил Амир, переключая канал связи на Даниэля. – Только не соглашайся сразу на игру в шахматы.
– Мы тебя оставим. В кафе посидим, – Бронфельд пошёл в спальню переменить домашнюю одежду на выходную.
– А с обезьяной поговорить тебе разве не интересно? – удивился ему в спину Малыш.
– Мы с Лоло старые приятели, мне надоело ей проигрывать.
– Привет, Даниэль! Я Лоло! – голос в динамиках был писклявый и резкий, совсем обезьяний.
– Привет, Лоло.
– Хочешь играть в шахматы?
– Погоди, не так сразу.
– Хорошо. Тогда расскажи о себе.
– Да не хочу я! Ты о себе расскажи.
– Я Лоло. Мне три года. Я была шимпанзе там, у вас, теперь я здесь. Здесь хорошо.
Я люблю играть в шахматы. Хочешь играть в шахматы?
– Пока нет. Как ты можешь доказать, что ты обезьяна?
– Я теперь не обезьяна! Здесь я – как ты.
– Что значит как я? Человек?
– Че-ло-век, – словно смакуя слово, произнесла Лоло.
– Хорошо. Тогда докажи, что ты человек.
Лоло подумала немного и спросила:
– Обезьяны умеют играть в шахматы?
– Наверное, нет.
– Я умею. Значит, я человек! – она весело и несколько диковато засмеялась с обезьяним подвизгом.
Малыш подумал, что такое определение человечности имело бы право на существование, если бы не одно «но».
– А машины? Машины тоже умеют играть в шахматы. Может, ты машина?
– Нет. Была шимпанзе. Боно́бо. Теперь человек. Не машина.
– Ты знаешь, что такое машина?
– Да. У машины колёса, она ездит. Лоло ездила в машине.
Малыш понял, что разговор зашёл в тупик.
Лоло снова засмеялась. Совсем не дико. И заговорила другим голосом: женским, приятным и интеллигентным.
– Я знаю, что машины не только ездят. Тебе пообещали разговор с обезьяной – я дала тебе поговорить с обезьяной. Давай теперь говорить по-человечески.
– Давай попробуем.
– Вот ты говоришь: обезьяна, человек… А действительно ли разница между нами столь велика? У обезьян есть общины. В общинах – вожаки, которые необязательно самые сильные, но обязательно самые хитрые. У вожаков – приспешники. Верхушка держит общину в страхе. У людей не так? Самки обезьян с большей готовностью спариваются с доминирующими самцами. У людей не так? Основная цель доминирования у самцов обезьян – получение привилегий при спаривании, самки же хотят получить доступ к ресурсам общины, например к еде. Разве не то же самое творится в человеческом обществе? Обезьяна, чтобы казаться больше и значительнее, вздыбливает шерсть. Любовь к пушистым мехам разве не в обычае у людей?
– Всё, что ты перечислила, происходит, по-моему, у любых стайных хищных животных. Получается, что человек ничем не отличается не только от обезьяны, но и от волка или гиены. Или даже от муравьёв с некоторой натяжкой…
– Разве? Наверное, ты прав. А чем же, по-твоему, человек отличается от обезьяны?
– Да много чем! Анатомия, объём мозга, членораздельная речь, способность к творчеству…
– То есть ребёнок, родившийся с обезьяноподобным искривлением скелета или микроцефалией, – не человек? Глухонемой – не человек? Человек, неспособный к творчеству, – не человек?
Каждый из этих контраргументов можно было бы оспорить, но Малышу не захотелось этого делать; ему понравился их общий смысл…
В уме откуда-то всплыла фраза: «Это то, что отличает нас от животных!»
Он попытался вспомнить, к чему она могла относиться… Она могла характеризовать человека по-разному: как имеющего преимущество перед животным, так и наоборот. Люди не едят себе подобных. Люди способны к самопожертвованию. Но. Звери не убивают ради удовольствия. Звери не убивают из-за умозрительных понятий, таких как религиозная, расовая или классовая принадлежность… Но и из этого всего были исключения, которые ни фига не подтверждали правило. Каннибалы. Люди, неспособные на самопожертвование. Это как раз большинство людей – те, которые способны, скорее редкость. Кошка, играющая с умирающей мышью. Чёрные воро́ны, заклёвывающие белую…
– Да-ни-эль! – нараспев позвала Лоло. – Ты завис?
Малыш встрепенулся.
– Да-да. Я здесь…
– Давай я тебе помогу. В своё время Дарвин заметил, что ментальные отличия между человеком и животным имеют не качественные, а количественные характеристики. У того и у другого есть и логическое мышление, и эмпатия, но у человека они выражены гораздо сильнее. И дело тут скорее не в объёме мозга, а в количестве нейронов в сером веществе. У самого глупого человека их в разы больше, чем у самой умной обезьяны… Но существование сознания в виртуальном мире устраняет это различие. Неограниченный доступ к информации, огромные аппаратные ресурсы. Любое, даже очень примитивное сознание с помощью компьютерного при́вода можно разогнать до невероятных пределов…
– Ты что хочешь сказать, что и коза может стать человеком? – вдруг рассердился Малыш.
– Почему бы и нет? Здесь, как в игре, проходишь уровни. То, как я говорила с тобой вначале, – это уровень моего развития на втором месяце существования в виртуальной реальности. Сейчас я тут уже почти полгода. Представляешь, что будет дальше?
– Представляю…
Малыш подумал, что неспроста вспомнил козу; козья морда, вернее козлиная, является символом сатанистов… Если обезьяна может превратиться в человека, значит, человек может превратиться в бога. Но основополагающие инстинкты всех видов живых существ – это страх и жадность. И хотя пропасть между обезьяной и человеком огромна, между человеком и богом
