приговор. После этого я жил один… Потом перебрался в Новый Свет. Я в полном разуме лишь немногим больше ста лет, Пати. Ники прогрессирует молниеносно, потому что у неё есть Венди, ты и этот ваш пёс. У меня никого не было.

— Тебя предали. Тогда, в юности…

— Да, — произнес он так, что продолжить разговор было невозможно.

— Фрешит, ты стремился к власти для того, чтобы обрести безопасность. А обретя власть, нашёл лишь ещё большую опасность и риск. Ты наделал ошибок и теперь презираешь себя за них. Ты предал себя… и сам не заметил, когда и как.

— Я ж сказал, ты и так всё знаешь. Я потерял себя. И могу это признать лишь здесь — на твоем лугу. Я ручьем тёк, стремился к цели, а перевалив через все препятствия, растекся болотом и отравляю почву, меняю её. Если ты меня не остановишь, не будет цветов, будет лишь осока.

— Но ведь ручей может обрести новое русло… Ты совершил много ошибок, но всё ещё можно исправить.

Он отрицательно покачал головой:

— Ты белая и живешь в мире своих иллюзий.

— Все мы живем в мире своих иллюзий, Фрешит. Ты завидуешь Седрику, не видишь своих достоинств и преимуществ, а его преувеличиваешь. Ты мог стать настоящим правителем, настоящим королем — мудрым и справедливым. Таким, каким никогда бы не смог стать Седрик.

— Вот именно, в прошедшем времени — мог. Я обманул, предал, извратил…

— Ты и сейчас можешь, Фрешит. Откажись от глупой ненависти. Поверь в себя, доверься нам: мне и Седрику. И я короную тебя. Ты станешь королем Нью-Йорка. А Седрик будет твоим побратимом и воеводой.

— Не понимаю, зачем тебе короновать меня. Да ещё и после того, как ты подарила Седрику эту кольчугу.

— Кольчугу? Я подарила ему тёплый свитер…

— Забавно…

— Фрешит. Я повторю: ты можешь быть королём. Настоящим. Таким, каким надо. Готов ли ты исправить ошибки, начать доверять другим, наполнить свою жизнь долгом и новым смыслом?

Он прерывисто вдохнул, словно грудь его стиснули обручи:

— Ты не представляешь, чего хочешь от меня.

— Ты можешь. Можешь, Фрешит.

— Седрик меня не простит…

— С Седриком я поговорю. Ты готов?

— Нет! Я не готов. Не готов. Но сделаю. Я побратаюсь с Седриком, если он согласится…

— Ты примешь от меня корону?

Он внимательно посмотрел на меня.

— Что ты вложишь в неё?

Хороший вопрос… Я сосредоточилась.

— Я просто хочу, чтобы ты помнил о своих лучших сторонах и качествах — среди всех divinitas Нью-Йорка только ты достоин короны. И наоборот: о том, что надо быть достойным её, достойным власти и взятой ответственности.

— Если мы побратаемся с Седриком…

— Да, — подтвердила я. — Если вы побратаетесь.

— Не надо тебе говорить с Седриком. Я должен сам договориться с ним, — и еле слышно добавил. — Получить у него прощение.

— Тогда я останусь здесь. Корону ещё надо сплести.

— Надеюсь, Пати, твои иллюзии станут нашей реальностью.

Он встал и, сделав шаг, покинул луг.

— Это не иллюзии, Фрешит, — сказала я в пустоту. — Это варианты.

Я встала и пошла по лугу, высматривая подходящие травы и цветы для венка. Да, конечно, рискованно выпускать ситуацию из своих рук и дать этим двоим договариваться самим, но, с другой стороны, я же не хочу, да и не могу всё время быть буфером между ними, всё время водить их за ручку и мирить.

Так или иначе, венок-корона найдет своего хозяина. Лучше бы это был Фрешит, но если он не сможет… Что ж, есть другие кандидаты, хоть и не столь подходящие.

Я уже доплетала венок, когда пахнуло корицей и ванилью: Шон появился на границе луга.

— Свершилось, — произнес он.

— Да? И что именно? — без интереса спросила я. Работа по созданию артефактов не терпит отвлечений, во время неё забываешь обо всем, кроме того, что вкладываешь.

— Седрик и Фрешит стали побратимами в реальности. Арденте и я засвидетельствовали их клятву.

— Я скоро буду…

Шон пропал, а я скрепила венок и ещё раз осмотрела свою работу.

Пора.

Очнулась я там же, где меня и оставили — под деревом, голова немного кружилась, как от опустошения. Стоило мне пошевелиться, как появился Шон, помогая сесть. Он обнял меня со спины и, вдохнув мой запах, вспыхнул белым vis.

«Мой свет, моя жизнь», — и влил подарок в поцелуе.

Я действительно была опустошена до дна, и поняла я это, только приняв vis.

«Спасибо, Шон, ты, как всегда, кстати».

«Это меньшее, что я могу для тебя сделать».

Я обняла Шона, прижавшись щекой. Рано или поздно всё это кончится, и я смогу отблагодарить его так, как он заслуживает.

— Хозяйка, — голос Тони вырвал меня из состояния полной расслабленности, — Тебя ждут. Надо завершить всё это, — извиняясь, добавил он.

С сожалением я покинула уютные объятия Шона и осмотрелась. Ауэ и Отамнел смотрели на меня с удивлением, почтением и неким страхом, а под моим взглядом поспешили опустить глаза. Оборотни — и коты, и псы — надеялись и ожидали. Оптимус, примостившийся в тени, разглядывал меня с насмешливым удивлением, за этой маской скрывалась то ли обеспокоенность, то ли уважение. На мой взгляд, он ответил гримасой, которую можно было расценить как: «поздравляю, сестричка».

Седрик и Фрешит стояли плечом к плечу и больше всего напоминали только что подравшихся мальчишек, представших перед взрослыми. Взвинченные, напряжённые, они, тем не менее, готовы были защищаться от посторонних, а не вцепиться в горло друг другу.

Вот и славно.

При помощи Шона я встала и подошла к ним.

— Мы побратались, — буркнул Седрик, — По-настоящему.

Приблизившись, я увидела, что лицо Фрешита разбито в кровь: и нос, и губы, и глаз заплыл.

Болотник, ничего не говоря, протянул руку, свою и Седрика. Они так и держались за руки — рана к ране.

Общая, смешавшаяся кровь сразу согрела мои пальцы, когда я накрыла ладонью их руки.

«Иди к нам», — прозвучал сдвоенный голос в голове, и я шагнула в их объятия, оказавшись в теперь уже их общем мире.

Утёс над морем Седрика и ручей в овражке Фрешита. Они оба стояли передо мной. За моей спиной был мой луг. Тихо хекая, к моей ноге привалилась тёплая туша волкодава, Тони решил меня не