И даже смог увидеть сон, хороший и приятный сон.

…Ласковое и мягкое солнце, заливающее благодатную землю золотистым теплом. Зелёные холмы виноградников, оливковых рощ, окружающих маленькие городки с белыми домиками, утопающими в садах. Жёлтые квадраты полей, засаженных пшеницей, из которой потом выпекают самый вкусный хлеб в мире. Бирюзовый простор моря, виднеющийся на горизонте, усыпанный белыми треугольниками парусов рыбацких лодок. Звонкие трели жаворонков, кувыркающихся в потоках лёгкого южного ветра, гоняющего по голубому небосклону белые хлопья облаков.

…Аннабель, его прекрасная Аннабель. Стройная, с узенькой талией, с открытыми полосками кофейной загорелой кожи на руках и плечах. Вся в вихре иссиня-чёрной бури вьющихся волос, перехваченных алой лентой. Бегущая в лёгком белом платьице навстречу ему, когда Кристобаль возвращался домой с морской школы. Как тогда верилось в то, что всё будет хорошо. И потом Аннабель будет качать в колыбели маленького мальчишку или девчонку, то и без разницы. Но… Он, потомок несдавшихся, не смог сдержаться, попал в ту историю и не увидел больше ни дома, ни мамы, ни Аннабель.

Кристобаль открыл глаза, глядя вверх, на темные доски, на странный узор неизвестного дерева, пошедшего на перекрытие. Ему постоянно в последнее время видилсь какие-то рожи, хитро-пакостно ухмылявшиеся вслед его мыслям об удаче, нуждающейся в руке Кристобаля, крепко держащую эту непокорную девку.

В дверь гулко грохнул чей-то кулак.

– Что?

Дигго влетел внутрь, выдохнул, поведя почему-то дикими глазами.

– Бунт?

Сердце сжалось, а рука сама потянулась к абордажному мечу.

– Нет.

– А что?

Дигго сплюнул, качнув головой:

– Северяне. Сели нам на хвост, поймали наш ветер и мы сбрасываем ход.

Кристобаль сглотнул. Все непонятные сны, мысли и опасения вдруг стали явью. Но почему?

Да потому что он обычный сукин кот, потерявший свою удачу и даже купивший корабль, оставляющий за собой уловимо-красный след. Северяне всегда приходят со своим и забирают его, Кристобалю твердили это с детства. Вот кто-то из них и пришел.

Шторм уходил к югу и Кристобаль смог рассмотреть преследователя. Флейкк, поменьше его собственного, управляемый кем-то очень умелым, ходкий и назойливый, как клещ. Красный флаг, больше ничего, но Кристобаль признал правоту Дигго: это шли северяне. Стало ясно по постановке парусов, по хитро закладываемому курсу и по… и по донесшемуся с ветром их чертовому «ху!». Красный флаг и гавканье морских псов с Севера говорили сами за себя. Неизвестный преследователь шел драться.

– Эй, парни! – Кристобаль обернулся, глядя на свою разношерстную стаю, собравшую в себя всякое отребье. – Вон там по наши души пришли какие-то подлецы, желающие пустить нам кровь и забрать наше добро! Думаю, мы не подарим им таких шансов, а?!

«Парни» ответили недружно, но хотя бы не трусливо.

– Дигго!

– Да, капитан?

Кристобаль покосился на носовые «скорпионы»:

– Готовься к абордажу. Надеюсь, их меньше, чем нас.

Дигго кивнул. Меньше или нет, какая тут разница, когда к тебе приклеились дикие северные псы? Но драться с ними стоило в любом случае.

Хорне, стоя на носу, вцепился в мокрющие канаты. «Хоссте» почти догнал «Марион», что само по себе казалось смешным. Но когда на корме не настоящий Кишки-Вон, а руль держит не мареманн, чего ждать еще? Даже от такого быстрого флейкка, как его родной, на чью корму Хорне пялился уже очень долго.

«Марион» остался сам собой, пусть и спрятанный за надстроенным фальшбортом и срубленной резьбой, украшавшей кормовую надстройку. Но Хорне не переживал, узорные кружева – дело наживное, Хорне смотрел на сам корабль, ища в нем настоящее вмешательство.

Воры и новый хозяин оказались умными, не покусившись на мачты, ладный корпус и гордость деда – носовую часть, хищную и плавную. Она, все больше проступавшая из-за скорости «Хоссте», почти нагнавшего «Марион», осталась сама собой, раскидывая волны, как и раньше.

– Готовься! – крикнул Хорне, всматриваясь в палубу. – Роди!

Дудка боцмана свистнула резким сигналом атаки. Баклберри заложил штурвал влево, начав сближение. Свистнуло, стрела из арбалета гулко впилась в борт. А ответил Донер, дождавшийся нужного времени.

Орудия грохнули одно за другим, не дав замешкавшимся и глупым скрыться с палубы. Картечь свистнула, рубя закрепленные концы, людей и самый край такелажа. Донеслись вопли, даже в полутьме Хорне заметил красное, разлетевшееся и расплывшееся во все стороны и смытое водой. Счет повели северяне и это правильно, это хорошо.

Кривые стальные «кошки», выброшенные командой Роди, хрустнули разом, загудели натягиваемыми канатами, сковывая оба судно воедино. Боцман с людьми все делал правильно и жаль было залпа Донера, что теперь не случится. Щелкнули арбелетные стрелы, кто-то из абордажной команды самого Хорне, молча и страшно, упал между бортами.

«Забери его! – взвыл дедов голос. – Забери, ну!»

Понукать не стоило, Хорне уже прыгнул, уже летел вперед, прямо на смуглого и голого по пояс усача. Но Роди успел первым.

– Ху! – рявкнула рыжая громада, оказавшись на «Марионе». – Ху!

И подхватил свой вопль лязгом своей же стали, метнув топорик и выхватив сабли-абордажки.

Хорне приземлился, как и задумал, чуть сбоку и правее удара усатого. Тот не подвел, отступил и ударил с неудобной стороны. Хорне встретил удар тесаком, откинул абордажку и тут же, поднырнув под руку усатого, вбил нож прямо в солнечное сплетение. До хруста и влажного хрипа, когд усач выплюнул струю крови.

Ринувшего сбоку гибкого и опасного номедца принял на себя Малло, дерущийся очень хитро и быстро. Но и противник ему достался подходящий, заставив чернокожего остаться, танцуя смертельный танец. Хорне время тратить не желал, его личное дело вело в корму.

С боков и сзади по мокрым доскам стучали каблуки его экипажа, идущего за капитаном. Донер, уже выбравшись с орудийной палубы, дико ревя и размахивая топором, срубил кого-то из врагов, принял ответный выпад его товарища и пошел дальше.

Хорне, подхватив чужую саблю, кинулся к корме. Вокруг хрипло сопели, не сбивая дыхания, изредка кто-то орал и все скрежетали, звенели и стучали сталью о сталь. Густо пахло кровью, сырыми кожей, деревом и шерстью. Чей-то тонкий плач, идущий из открытого люка, винтился в уши, никак не затыкаясь.

Хорне отбил несколько ударов совсем молоденького матросика, смуглого как Малло, скалящего белые зубы и орудующего дубинкой и ножом, длиной с локоть. Пришлось даже отступать поо яростным напором, раскачивая того и заставляя промахнуться. Получилось на пятом или шестом ударе, абордажка поймала правую руку, разрубив в суставе почти пополам. Матрос хрюкнул, выронив дубинку, ткнул ножом в шею Хорне.