Доккенгармские глекки, вытянуто-острые, смахивающие на многоножек из-за весел, для Зеенсмарки подходят куда лучше, чем мореходный флейкк, глубоко уходящий в воду килем. Ну, конечно, если не знать проток, проходов и прочей нужной ерунды, знакомой хорошему шкиперу с детства.

Зеенсмарка, Великая Морская Банка, проклятье и благословение этой части северных морей. Здесь прячутся от людей тюленьи стада, от мелких и хитрых морских лис до огромных и глупых морских маток. Сюда заходят, летом, киты, отъедаясь у мелководья огромными стаями рыб, рыбешек и рачков. Мимо, стараясь пройти самым краешком, постоянно меняющимся, пробегают купцы и даже военные Безанта, не сильно доверяющие лоцманам и наяривающие крюк, забирающий день, а то и другой.

Горбы мелких островков сбиваются в шхеры, дающие убежища всем, желающим спрятаться тут, от честных рыбаков Стреендама с Бурке и даже нижней части Нордиге, до самых отпетых подонков и негодяев, пережидающих после лихих набегов, грабежей и прочей веселой работы.

Мар-витт, покрутив в руках тонкий и очень прочный металлический стержень, переданный сьером Ламон вместе с орудиями и в конверте «Для сьера Хорне», разве что не укусила его. Лизнуть, обнюхать и даже поиграться между пальцев не преминула. Марк, давно смотревшей вслед морской ведьме несытым взором, даже побагровел, видя, как нежно и бережно она касалась штуковины губами с пальцами.

– Это маяк. – Она поморщилась. – Легкое материковое колдовство, чтобы найти нас. Так даже лучше, не придется их искать, смогу больше сил потратить на защиту.

Защиту… Сколько Хорне не пытался узнать у нее – почему та не любит Зеенсмарку, так и не вышло. Мар-витт соглашалась отходить сюда с трудом и каждый раз, сколько Хорне помнил, пряталась на корме, за рулевым, вцепившись в доски и что-то шепча.

Про Зеенсмарку травили разное и…

– Так мы просто спрячемся? – на всякий случай поинтересовался Зель. – А мне, это, ну…

– Всегда. – отрезала Лисс, находившаяся совсем не в духе. – Все наготове, Донер, тебя тоже касается. И тебя, Роди.

Отдельно объяснять бывшему боцману ничего не стоило, ведь есть старший канонир, но Роди слишком уважали. Хорне, глядя на приказы, раздаваемые старпомом и косясь на ведьму, уже начавшую входить в свое обычное состояние для Зеенсмарки, прислонился к мачте. Ногу у него что-то очень уж сильно вело болью, отдаваясь яростнее обычного. И, да, ему самому Зеенсмарка тоже была не по душе. Особенно осенью и в сумерках.

Туман плавал над водой, обманчиво полупрозрачный, прячущий хребты мелей и редкие острые валуны, останки кораблей, опасные не меньше самих скал, торчавших из воды великаньими зубами. Йон, окончательно ставший штур-басом, старшим рулевым, вел «Марион» как красотку на прогулке: уверенно и спокойно. Худ, как и обычно, намывал палубу. Тощий засранец успел подрасти за год, превращаясь в мужчину и ростом доставая самому Хорне до плеча.

Хорне смотрел вокруг, морщась от боли и недовольства. Команда, кроме вахты и ребят Зеля, выставленных на бак с ютом, пряталась под палубой. Ночью на Зеенсмарке стараются ночевать у берега, если не на самом. Это правда.

– Хайни, – Лисс тронула его за локоть. – Тебе бы отдохнуть. Может, позвать Свалка? Сильно болит?

Лисс почти шептала, умница. Если кто слышал, то Йон, а он, за прошедшие годы из свирепого и нагло-глуповатого юнца успел стать мужчиной. И многим был обязан именно своему шкиперу. Не брякнет лишнего, блоддер им всем в задницу, не увидят больного капитана. Хрена!

– Нет. – Хорне скривился, так-так-так – задумалась трость. – Пойду к себе… к нам.

Лисс сжала его руку:

– Иди. Я позову, когда они появятся. И не переживай, сегодня ничего не случится.

Так-так… проворчала трость вместе с самим Хорне. Верить в себя без моря ему не хотелось. Но он только тряхнул головой и пошел в каюту. Так-так, похвалила хозяина трость.

«Окрутила тебя ушастая нелюдь, – загрустил дедов голос, – как есть окрутила…»

Хорне закрыл дверь, прижался спиной, снова стиснув зубы из-за огня, вспыхнувшего в ноге. Боль не хотела казаться привычной, переливалась дальше обычного, заставляя пальцы скрючиваться и отдавая уколами рогатины в живот. Хорне заворчал, грустно и тоскливо, как одноглазый бездомный кобель, живущий у Рыбного рынка.

Трость, дрожа под его весом и напряжением руки, почти вросла в паркет, недавно выложенный в каюте. Хорне, дождавшись, когда отпустит, шагнул к стенному рундуку. Снял крючок, открыв дверку и нашарил нужное прямо сейчас, да немедленно.

Тягучий черный ром Тысячи островов потек в латунную кружку. Пахло сильно, отдавая жженым сахаром и травами, растущими только там. Ромом это пойло называли по привычке, обязательно добавляя «островной». Хорне опрокинул его в себя, через сжатые зубы, как привык за все годы в море. Жгучий огонь стек по глотке, обжег дальше и растекся внутри. Хорошо, лишь бы не выглотать всю бутыль зараз.

Хлопнуться бы на кровать, вытянув ногу и попытаться задремать… Во сне Хорне молодел, жаль, просыпаясь все вставало на свои места. А так – откинуться на жесткие валики, набитые конским волосом, выпрямить проклятую, одолевшую до скрипа зубами, до заливания горя бутылками, когда приходилось особенно плохо. И терпеть, продрав глаза, тихую грусть в глазах Лисс, никогда не говорящую ни слова. Кто-то знает о пьянстве Хорне? Нет, Кишки-Вон, блоддеров хвост, всегда прям и несгибаем, как старый дедовский тесак.

Лечь, что ли, на самом деле?..

«Долго ныть будешь над горькой судьбинушкой? – поинтересовался неожиданно оживший дедов голос, за сутки выдавший больше, чем за месяц или два. – Сыкло малолетнее!»

– А не пошел бы ты? – вслух поинтересовался Хорне и, плюнув на все, дохромал до кресла. Хрен тебе, дорогой Хайни, ты уже не маленький, терпи! Хорошо, кресло стояло у самого стола, намертво закрепленного к дереву. Он сел в него, никогда не привинчиваемое и не прибиваемое, стукнул ромом и кружкой. Засопел, пытаясь разобраться в себе, неожиданно дерганном и несобранном.

«Наконец-то наш соплежуй решил применить голову по назначению… – фыркнул дедов голос. – А не просто в нее есть. Давай, разложи себя по косточкам и додумайся, молокосос, к чему ты пришел вместе с седыми волосами»

– Да иди ты в жопу, – Хорне вздохнул. – Всю жизнь всё тебе не так, старый ты хрен!

«Свидимся – ты у меня на собственной заднице узнаешь, чего стоит посылать туда деда!»

Точно…

Хорне сплюнул, затер, прислонил подругу трость к столу. Покосился, в очередной раз удивившись простоте, с которой та вошла в его жизнь. Как с рождения опирался, постукивая металлической пяткой в такт собственным шагам. Черная, поблескивающая едва заметными переливами, с металлом на обоих концах. Снизу – та самая острая пятка, пару раз уже помогавшая в драках с портовой швалью. Сверху – широкое кольцо, прячущее сюрприз, почти три фута острейшей дварговой стали, превращающей трость в тонкую и опасную шпагу. Ну, и рукоять, с хвостом, отходящим в сторону, из резной кости со Свардэ.