померкнуть истинной вере, так точно и Бароний с своей стороны старается указать факты особенного благоволения Божия к истории церкви римской и папству. Те и этот, центуриаторы и Бароний, как бы хотят поставить провидение на своей стороне. Все дары божественной милости, по Баронию, обильно изливались всегда на церковь римскую и чем тяжелее было для неё время, тем ярче обнаруживалось это божественное покровительство папству. Отсюда Бароний дает выводить заключение, что церковь римская была всегда предметом явного промышления Божия. Ладья Петрова никогда не затоплялась волнами и бурями, потому что, говорит Бароний, Христос всегда оставался на ней. Если и посещали римскую церковь несчастия, если Христос, — выражается метафорически Бароний, припоминая известное евангельское сказание, — по временам как бы и спит, то спит на том же самом корабле церкви римской[327].

Из этого очерка Барониевой истории видно, что она так же служит духу партии, так же мало имеет притязания на истинно научное свободное исследование историческое, как и Магдебургские центурии. Различие между этими сочинениями только то, что центуриаторы, отправляясь от своей точки зрения, на все в истории церкви смотрят пессимистически, — Бароний напротив в духе оптимизма. Еще различие: Бароний менее пристрастен, чем центуриаторы, это зависело конечно от того, что папство и римский католицизм, при всех своих крайностях, имели за себя много исторического, тогда как центуриаторы, защищая протестующую партию в церкви, должны были отвоевывать каждый шаг свой путем упорной борьбы со всем установившимся в церкви[328].

За Магдебургским центуриями в сфере протестантской историографии следует весьма значительный период времени, равняющийся полуторастолетию, в продолжение которого церковная история не делает значительных успехов; правда не было недостатка в различных трудах по церковной историографии, но выдающегося из ряда в этих трудах не встречается ничего. Это прежде всего зависело от большего значения магдебургских центурий; они были слишком ярким церковно-историческим научным явлением, чтобы могло достать смелости у кого либо противопоставить этому сочинению свое. Поэтому, занялись главным образом, переработкой, ассимилированием и изучением того богатого исторического материала, какой давался центуриями. Перерыв в развитии историографии с другой стороны объясняется тем, что умы того времени в сфере церковной заняты были делом, оставлявшим на заднем плане историографию. Теологическая деятельность первых двух веков реформации направлена была по преимуществу к тому, чтобы как можно тверже обосновать догматическую систему протестантскую во всех её подробностях, — в особенности в борьбе с враждебными ей партиями. Над всеми интересами богословской науки господствовал интерес полемический. Но чем больше догматизм господствовал в сфере церковной, чем больше было споров из-за него, тем сильнее многие начали чувствовать — как мало такое положение дел благоприятствовало истинному процветанию христианской жизни, христианского общества. Споры казались бесконечными и бесплодными. Отсюда в противоположность догматизму, господствовавшему вообще в протестантстве, в некоторых сферах его развивается так называемое пиетистическое направление, которое, придавая слишком малое значение формулам и определениям веры, сущность христианства полагало лишь в деятельной христианской жизни, в благочестии сердца. Представителем этого антидогматического движения в протестантстве был Шпенер. Новое движение не было бесплодным, оно значительно охладило догматический жар времени, оно развило само из себя большую силу и жизненность. Этому-то направлению церковная историография и обязана появлением значительного после центурии церковно-исторического сочинения, изданного в конце 17-го столетия и озаглавленного: «беспристрастная история церкви и ересей» и принадлежащего перу пиетиста, ученика Шпенерова, Готтфрида Арнольда (1666–1714)[329].

Церковно-исторический труд Арнольда, хотя и выходит из другого лагеря, чем откуда вышли магдебургские центурии, тем не менее он стоит на той же полемической почве, на какой стояли центуриаторы. В этом отношении Арнольд принадлежит к одной и той же церковно-исторической группе вместе с этими последними. Как у них задача церковно-историческая еще не выделена от задачи полемической, так и у Арнольда. Не живой, непосредственный интерес к изучению истории, служит побуждением к написанию исторического труда, но дух полемики, — крайнее нерасположение к направлению тогдашней церкви, желание борьбы с своей эпохой. Арнольд был крайне недоволен духом своего времени: споры и взаимные проклятия, составлявшие преобладающий элемент тогдашней протестантской церкви, насилие над свободой совести, выражавшееся в стремлении одной партии восторжествовать над другою в деле формулирования догмы и многие другие нерадостные явления, замечавшиеся в протестантской церкви, приводили Арнольда к убеждению, что истинное христианство не в догматах и символах, но в покаянии и обращении сердца к Богу, в искренней вере и любви, — словом во всем том, что облагораживает нравственные инстинкты человека и его практическую жизнь. Отсюда догматизм времени вызывал у Арнольда громкие жалобы; догматический формализм и авторитет символов были для него жалким явлением, чуждым истинного христианства. В развитии подобного направления были виноваты, по Арнольду, и Лютер и Меланхтон. Это зло не уменьшилось и после этих вождей протестантства, но еще возрастало. Отсюда вся история двух веков реформации давала ему лишь повод к жалобам, что состояние церкви протестантской, чем далее, тем становилось хуже, печальнее. Так смотрел Арнольд на свое время, в таком решительном противодействии стоял он к догматизму своего времени. И это воззрение легло в основу всего его исторического труда, придавая ему характер не спокойного исторического исследования, а характер труда полемического по преимуществу. Насколько предубежден, насколько возмущен был историк догматизмом своего времени, настолько же он становится недоволен тем же догматизмом и тогда, когда встречается с ним во всей истории[330].

Из такого основного полемического воззрения Арнольда, направленного против догматизма и формулирования истины христианской в виде определенных символов — вытекают главные особенности его труда: 1) большое нерасположение к клиру, 2) порицание всего развития догматического — в области истории церкви.

Арнольд, подобно центуриаторам, смотрит на историю церкви, как на доказательство, — что с постепенным утверждением её в мире, истинный её образ затмевался, христианство извращалось, вера все менее и менее стала служить истинным пользам человека. Причиною этого явления было не одно папство, которое в таких мрачных чертах изображалось центуриаторами и в еще более мрачных чертах — самим Арнольдом, но и клир, который Арнольд рассматривает, как силу враждебную для истинных успехов христианства. Та самая вина в испорченности церкви, которая у центуриаторов получает конкретный образ в лице папы, падает, по Арнольду, и на клир. Церковь, по суждению Арнольда, в её историческом бытии все более и более становилась царством антихриста, но растление её он относит не к началу папства, а еще ранее: к первому иерархическому устройству церковному и ко всему тому, что соединено с этим устройством. Отсюда, для Арнольда IV век церкви, в котором, по его словам, клир с своею мощью