– Василий, ты сейчас меня или Максима имеешь в виду? – внезапно на щеке мелькнула ямочка. Хром пожал плечами:

– Да вас обоих, в принципе.

У него всегда были проблемы с такими вещами – не физиологические, само собой, а больше моральные, что ли. Сложно было прикипать к человеку, а потом, прожив какое-то время, знать о нем что-то такое, чего он сам еще не знает. Сложно вообще объяснить, кто ты, и отвечать на предъявы, что ты скучный и ничему в этой жизни не можешь удивиться по-настоящему. А вот как, например, дылде и Оле приходилось жить с тем, что он ведет себя как натурально психанутый, Хром только сейчас задумался. Капец, наверное, – просыпаться не собой и не помнить половины того, где и с кем ты провел эту ночь.

– Я в дела Максима не лезу, – сказала она. – Стараюсь. Это его личная жизнь. Если вдруг вот так проснусь, делаю вид, что все в порядке. А сама я верна только одному человеку. К сожалению, он давно умер.

– Точно. Задушил кое-кого, замуровался в подвале и следом повесился.

– Это не он! Это все камень!

Глаза Шизы покраснели, ресницы часто заморгали, казалось, что вот сейчас выдержка закончится, и Оля разревется как маленькая.

– Оль, – Хром присел на край кровати, не обращая внимания на свои вертолеты. – Ты знаешь, что надо сделать. Эту херню как-то прекратить. Иначе они заберут тебя у Макса или вообще того… Порешают вас обоих. Тело-то одно.

Она часто закивала, словно больше всего боялась даже не смерти, а другого – Хром его тоже чувствовал, – что может быть хуже смерти. Про Рубцова рассказала сразу, как только услышала имя «Павел». «Пал Анатолич», как она его назвала, – этнограф из экспедиции. Каким образом он был связан со всем этим, Хром не знал, но решил, что этот вариантик стоит проверить, и желательно поскорее, пока люди Сократовича не вышли на них или на ту же инфу о происхождении злого булыжника. В хозяйском шкафу он нашарил какие-то трикотажные треники вместо своих замызганных и собрался в ванную. Оля потянулась, попробовала встать с кровати, но, поднявшись, тут же рухнула обратно.

– Ой, нет. Нет-нет-нет! Сам напился, бессовестник, а мне – терпи! Иди, Василий, я еще полежу. И передай ему, как встанет, чтоб зубы почистил, не буду же я все за него делать!

Хром усмехнулся:

– Как вы с ним вообще общаетесь?

– Он тяжелый, да. Но потом ты привыкаешь к его заморочкам и видишь в них даже какую-то системность. Он не плохой человек. У него просто в голове…

– Да не, – махнул рукой Хром. Почему-то шизанутость Макса его парила не так сильно, как способы коммуникации между двумя людьми внутри одного туловища. – Я имею в виду, каким способом.

– А-а, это, – улыбнулась Оля. – Письма друг другу пишем. – Она достала из валявшихся на полу джинсов телефон дылды и добавила: – Или видео, заметки, аудиотелеграммы. Иногда хорошо жить в будущем.

Хрому тоже подумалось, что здесь Оле лучше, чем там, где вскоре после ареста отца она бы оказалась одна – ее жениха точно бы призвали – посреди войны и разрухи. А здесь теперь она всегда не одна. «Жить в будущем классно, – подумал Хром, – особенно когда его знаешь». Но не про каждого он мог так сказать. Он еще раз поглядел на нее, сосредоточенно разглядывающую ногти дылды, и вышел.

Пока умывался и изучал свою опухшую морду в мутное зеркало в тесной ванной, Хром теперь пытался восстановить события прошлого и сложить в уме два плюс два – как они все очутились в доме Ярослава, с которым побратались сразу после еще одной бутылки в клубе. Имя тот назвал сразу, а вот сферу деятельности, так сказать, его вынудили обозначить:

– Я не знаю, как ты это делаешь, – сказал он Хрому, – но раз вы в теме, то сами должны знать, как это называется.

Он обмолвился парой слов, что это из разряда энергетического, без кровавых жертв и девственниц с младенцами, хотя некоторым извращенцам… – тут Винни прервала его, прося не продолжать. И все, больше ничего не объяснил. Зато спустя пару часов, когда язык у него начал заплетаться и Хром перечислил всю его родословную вглубь до десятого колена, расслабился и признался:

– Ну да, упырь я. Только не кровь сосу, а жизненную силу, хотя меня это так достало. Я без этого сам помру. Бабка у меня сосунья, и я уродился такой же… Семья у меня старообрядцев, под Уфой поселок, я оттуда, кое-как выбрался из этого всего, к прабабке Фросе переехал, а она вообще до сих пор в Перуна верит, а когда в здравом уме – в президента нашего. В партии состоит, кепку ей выдали, футболку, а ей восемьдесят девять лет недавно стукнуло…

Бабку Фросю Яр, похоже, очень любил, потому что про нее болтал без остановки, пока не стало ясно, что и из чувства вины, – пока он тут искал чем «отужинать», она дома одна сидела, ждала его с оливье и холодцом.

– А я не могу просто так домой прийти, понимаешь? – доверительно говорил Хрому он. – Если не пожру – терпеть все новогодние выхи, потому что из дома хрен кто вылезет, все закрыто, только запивохи по улицам. А они как мясо протухшее, тошнит. Мамок с детьми, старух всяких… Я ж не зверь! Думал, тут кого зацеплю, вечно дурачки крутятся, их не жалко. Отошли за угол, а там потом, если переборщу вдруг, как найдут – перепил, сердце грохнуло – один вердикт. Или дура какая передознулась.

Говорил Хрому, а смотрел на Винни, и у Хрома в этот момент так ярко отпечаталась в мозгу картинка с другим ребенком, пухлым и в красных колготках, что даже глаза заслезились. А ведь раньше он сентиментальным не был. Да и не стал, это стопудово все алкоголь и дурацкая гиперчувствительность под ним, атмосферные явления с миллиметрами налипших эмоциональных осадков.

Когда начался последний час перед новым годом, Яр махнул рукой на свою основную потребность и пригласил всех праздновать к себе – как узнал, что они зависли в гостинице и