– Анна-то как будет рада, если вы проведете остаток дней вместе.

Уильям вздрогнул.

– Анна болеет. Ей все равно, буду ли я жить с ней в одном доме или нет.

– Ей не все равно. Она, конечно, чувствует, когда любимый муж находится с ней под одной крышей. И девочки будут довольны.

– Девочки да. Особенно Джудит меня ждет. Ну и маленькая Элизабет, – с теплотой сказал Уильям.

– Джудит все никак не выйдет замуж? Ты там подыщи ей достойного жениха. Годы идут. Ей сколько? Двадцать пять?

– Двадцать семь.

– Много! – припечатала Марта. – Засиделась!

– Ты о своих дочках печалься, – вмешался Ричард, – у них такого приданного, как дает Уильям не предвидится.

– А кто виноват? Ты, Ричард, обделил своих детей. Чего ты добился в жизни? – Марта начала сыпать упреками.

Уильям встал и вышел на улицу. Он пошел медленно, толком не осознавая, куда, глядя по сторонам. Он прощался с городом, который принял его когда-то сразу, не заставив ни страдать, ни унижаться. С городом, который подарил ему большую любовь, который сделал его богатым. С городом, в котором навсегда останется жить образ молодой Элизабет и королевы Елизаветы. С городом, в котором остаются друзья, поддерживавшие его, сочувствовавшие и радовавшиеся вместе с ним. Он шел вдоль Темзы, оглядываясь на оставшийся позади грозный Тауэр, свернул к мосту, возле которого на другом берегу Элизабет впервые назначила ему встречу в карете.

Уильям подошел к театру. Точнее к тому, что от него осталось. Неподалеку виднелась таверна, в которой они провели столько часов с Джеймсом.

– Осталось навестить Эдмунда, – произнес Уильям и пошел обратно через мост, в сторону кладбища.

– Я все-таки уезжаю, – обратился он к брату, присев рядом с могильной плитой, – не знаю, когда смогу снова навестить тебя. Но я нужен им там, в Стрэтфорде. А ты будешь жить в моей памяти, как и этот город, как все те, кого я покидаю. До свидания, Эдмунд. Ведь мы увидимся скоро, уверен.

Уильям вернулся к дому Филда.

– Ну вот и все. Финал, – сказал он, глядя на собор Святого Павла, – история закончилась там, где начиналась…

***

Постепенно он привыкал к размеренной жизни в Стрэтфорде. Иногда он писал письма Джеймсу, Ричарду и Мэри. Порой брался за пьесу, которую начал писать в юности, пытаясь достоверно описать события своей жизни. Но чаще сидел у окна, глядя на любимый сад.

Анна при нем ругалась с Джудит реже, и все же ее резкий, громкий голос порой достигал его ушей. В такие моменты Уильям спускался вниз и выходил погулять. Джудит постоянно боялась, что он не выдержит и уедет. Он возвращался к ужину, улыбался дочери и видел в ее глазах облегчение.

На улице с ним почтительно здоровались горожане, всячески показывая уважение одному из самых богатых жителей Стрэтфорда.

«Я вернулся сюда героем, – писал Уильям в письмах друзьям, – все меня почитают, считая, что я добился много в жизни, сумел заработать деньги. Они зовут меня разбирать местные дрязги и ссоры. Прислушиваются к моему мнению по всяким пустячным проблемам, возникающим время от времени в городе. Кто-то кому-то задолжал денег, отрезал кусок лишней земли и тому подобная ерунда.

Моя дочь Сьюзан тоже недавно попала в такую историю. Я ходил с ней в суд. Представь, ее оклеветали. Якобы, Сью изменяет мужу. Уж я ее знаю. Она не такая женщина. Пришлось призывать негодяя, распускавшего сплетни к ответу. Церковный суд мы выиграли. Клеветника отлучили от церкви. Такие вот тут происходят нелепые происшествия…»

Уильяма приглашали в гости, считая за честь видеть его за столом на разного рода празднествах. Если он принимал приглашение, то откровенно скучал, стараясь избегать досужих разговоров с соседями по столу. Совсем не ходить никуда он себе не позволял из-за Джудит. Сьюзан объяснила отцу, что младшую дочь надо активнее выводить в свет, дабы как-то пристроить ее замуж. И Уильям внял просьбе, повсюду являясь под руку с Джудит.

Джеймс в своих письмах упорно склонял Уильяма к написанию новой пьесы, рассказывал, как идут дела со строительством нового здания театра, передавал приветы от актеров. Ричард писал о семье, подробно описывая успехи или неудачи каждого ребенка, писал про то, что типография дает плохой доход, книг покупают мало, «и вообще, скоро все разучатся читать, в чем винить надо театры, ярмарки и прочие увеселения».

Мэри в каждом письме звала в гости и описывала, как растут дети. Иногда к ее письмам прикладывал записочку от себя Джон. Он, в свою очередь, отчитывался о финансовых успехах, давал советы Уильяму, тщательно перечисляя изменения в ценах на землю, дома и продукты.

К концу года Уильям привык к такому времяпрепровождению, и обратное бегство в Лондон казалось совсем уж невероятным событием. Он начал вникать в дела, и даже принимал в них посильное участие. К нему привыкли жители Стрэтфорда, ценили его продуманное мнение и все чаще обращались за помощью.

Уильям вряд ли смог бы назвать свое настроение хорошим. Скорее он существовал в предложенных обстоятельствах, подстраиваясь под них по мере возможности. Усталость, сопутствовавшая ему в Лондоне в последнее время, сменилась апатией. Да и с чего было бы уставать? Если он и писал продолжение своего жизнеописания, то изредка, когда вдруг возникала охота взять лист бумаги и привычно начать выстраивать сюжет. В доме убирала и готовила Джудит, отказываясь от всякой помощи. Дела, по которым к нему обращались горожане, случались не часто и отнимали немного времени.

Уильям постепенно начал с удивлением вспоминать свою предыдущую жизнь, заполненную событиями, переездами, творчеством. Словно провели черту между тем, что было и тем, что есть сейчас.

«Когда нет желаний, и не к чему стремиться, то жизнь заканчивается, – писал он Мэри. – Она заканчивается не тогда, когда ты умер физически, а тогда, когда в тебе умирают мечты и исчезают цели. Я удивляюсь самому себе. Как раньше я мог хотеть учить роль, выходить на сцену, писать пьесу? Теперь вокруг меня люди, которым нужно от жизни не много. А мне не нужно даже и того, что необходимо им. Иногда я часами могу смотреть на сад, на опадающую листву, на шуршащие от ветра ветки деревьев. Бывает, я весь день не выхожу из дома, точно как моя жена Анна, которая лежит в спальне на первом этаже…»

Мэри в ответ пыталась его приободрить, но ее собственная жизнь протекала хоть и более насыщенно, но не более интересно. Она переживала о том, что не смогла писать дальше, что Франс Бомонд и