– Я знаю. Ко мне приходил мой друг и рассказал о пожаре. Я сразу догадался, что рукопись сгорела вместе с хозяином типографии.

– История закончилась, – повторил мужчина, – и не думайте ее написать заново. Например, достать откуда-нибудь часть сонетов и отдать своему другу. Сгорит и он.

– Даже не думал, – искренне заверил гостя Уильям. – Ричард знает, что ему придется довольствоваться изданием пьес. Не беспокойтесь.

– А я и не беспокоюсь, господин Шекспир. Беспокоится следует вам, если вы нарушите нашу договоренность.

– Видите ли, я-то не собираюсь ее нарушать. Но несколько книг, как я понимаю, купили. Их могут переиздать другие издатели. Теперь мы не контролируем распространение сонетов.

– Я имею в виду другое. Вы единственный, кто знает автора. Это имя должно остаться в тайне. Книги – это не рукопись. По ним установить авторство не удастся. Перепечатывать их будут под вашим именем. Что ж, пусть будет так. Но доказывать, чьи они на самом деле вам не стоит.

– Я дал обещание автору сохранить ее имя в тайне. И нарушать данное обещание не собирался и не собираюсь.

– Почему-то я вам верю, – гость повернулся к двери. – Надеюсь, мы больше не увидимся, – произнес он и скрылся в темноте.

– И я надеюсь на это, – Уильям вздохнул с облегчением. Ему хотелось поскорее забыть все эти приключения с изданием сонетов. Поиск рукописи, уничтожение книг, пожар, визиты человека в черном плаще… Разыгрываемый на сцене, подобный сюжет, наверное, имел бы успех. В жизни хотелось бы избегать таких поворотов судьбы.

Уильям присел за стол. Перед ним лежали наброски новой пьесы. Вдруг он вспомнил, как был влюблен, как легко писал за строчкой строчку, как старался отредактировать сонеты королевы, как восхищался ее сильными чувствами. Он представил себе Элизабет, ее восторженные глаза, которыми она смотрела на него, когда он читал ей сонеты.

– Как давно это было, – вздохнул Уильям, – нет ни сонетов, ни Элизабет, – он посмотрел на дверь. Ему неожиданно захотелось, чтобы она открылась, и в комнату впорхнула та, которая столько для него значила когда-то.

– Любовь не может пройти бесследно. Если ты любил кого-то очень сильно, это чувство останется навсегда в твоем сердце. Любовь лишь скроется от посторонних глаз, притворится, что спит. Но изредка, она будет просыпаться и настойчиво напоминать о себе. Эх, не забыть мне тебя, Элизабет, мое темноволосое наваждение.

Уильям поводил пером по бумаге и с удивлением прочел то, что непроизвольно написала его рука:

Но из чего мы созданы?

Из снов, и сном окружена

Вся наша жизнь, что сна еще короче… 6

– Джеймс, я собираюсь писать сказки, – сообщил Уильям другу, – волшебные истории.

– В виде пьес, надеюсь? – спросил Джеймс. – Меня же интересует только то, что можно поставить на сцене.

– Конечно. Другое я писать не умею. Пьесы, это будут пьесы.

– Хорошо. Тогда пиши сказки. Я рад услышать о твоем желании хоть что-то написать.

– Не ворчи. Мы нашли прекрасных авторов. Я театру больше не нужен, – Уильям печально улыбнулся.

– Ты надеешься, я отпущу тебя, позволю так вот просто взять и уйти?

– А что тебе остается? Отпустишь. И не уйти, а уехать.

– Ты опять про Стрэтфорд. Уильям, ты бежишь оттуда, не пробыв и недели. Последние годы только и слышу про твое возвращение. Но ты что-то не торопишься осуществлять задуманное.

– А разве стоит торопиться? Такое решение необязательно выполнять быстро. Я пытался остаться в Лондоне, потому что когда-то так сюда стремился. И чем я занят? Изредка пишу, а в основном брожу по городу без цели. Постоянно езжу в Оксфорд и Стрэтфорд. Поездки мне даются все тяжелее.

– Ты сам перестал играть на сцене. Поэтому и занять себя не в силах. Возвращайся в театр. Тебе всегда найдутся роли.

– Я устал. Играть на сцене тоже стало тяжело.

– Уильям, ты же не старик. А тебе и то, и другое, и третье дается с таким трудом! Постарайся, встряхнись. Тебе нужны силы. Для внучки, для сына.

– Вот на них я и хочу тратить оставшиеся годы.

– Так что со сказками? – перевел разговор Джеймс. – Мы начали с того, что ты хочешь писать волшебные истории.

– Мэри читала сказки Уильяму, я заслушался и подумал, почему бы не написать пьесу с таким же сюжетом. Пожалуй, это последнее, что я сделаю для театра. Две-три сказки, и прощай, Лондон.

– Никуда ты не уедешь. Две-три сказки! Так как ты сейчас пишешь, это два-три года. Потом возникнут другие планы. Так ты нас и не оставишь.

– Мэри сказала, что я уеду, когда буду готов, когда по-настоящему захочу уехать. Она права. Усталость берет свое, но, видимо, она меня еще окончательно не одолела.

– Влюбиться тебе надо опять. Тут ты станешь снова счастлив, и усталость пройдет.

– Мэри – моя последняя любовь. Рядом с ней я счастлив, поверь.

Уильям посмотрел на друга. Джеймс жил театром. И по сей день он волновался за новые постановки, искал актеров, репетировал. Его энтузиазм и энергия, казалось, были неиссякаемы. Иногда, Уильям завидовал другу. Того никогда не мучили размышления о жизни, любви, верности. Он не переживал за своих детей, потому что их у него не было, не страдал от любви к женщинам, потому что они ему не нравились. Бежать из Лондона Джеймс не хотел, потому что родился и вырос в этом городе, и бежать ему было некуда.

– Спасибо, что выслушал меня. Твое терпение безгранично, Джеймс. Единственное, что меня радует в Лондоне, – это встречи с тобой в нашем любимом трактире.

– Пожалуйста. Мне не сложно тебя слушать. Если тебе помогают мои уши, пользуйся ими, сколько тебе заблагорассудится. Но мой рот будет повторять тебе одно и тоже: пиши, работай, возвращайся в театр. Только не тоскуй и не уезжай насовсем. В Стрэтфорде ты зачахнешь в обществе своей жены. Она будет постоянно ворчать и изводить тебя.

– Я буду ходить в гости к дочке, играть с Элизабет, – лениво отбивался Уильям. – Ты в гости будешь приезжать. В Стрэтфорде тоже есть трактир.

– Неужели? – притворно удивился Джеймс. – Но такого, как этот, нету точно!

Глава 12. Возвращение. 1612 год

Шло время, а он так и не уезжал надолго из Лондона.

– Да, уехать из Стрэтфорда было гораздо проще, чем туда вернуться, – размышлял Уильям. – Никто не заставляет меня бежать отсюда. И скука, конечно, там будет во сто крат сильнее. Почему же я словно жду какого-то знака, который бы меня