Велька тут же ахнул:

–Давай-ка живо переоденься! Я вот тебе плащ свой… рубаху… Вон кусточки… идем!

–Он это,– склонившись над поверженным лиходеем, уверенно заявила девушка.– По повадкам. По голосу… И на левой руке – вон, у большого пальца – шрам…

Действительно – небольшой шрамик, сразу и не заметишь.

–Гад это, гад! Он дев наших… Гад…

Закусив губы, мокрая девушка уселась прямо на мостки и зашлась в рыданиях…

–Ну, тихо… не плачь… не надо…– нежно утешал Велька.– Господин сотник… я ее уведу?

–Уводи, чего уж,– Михайла махнул рукой и повернулся к смуглому и худолицему Ермилу. Тот дело свое знал и уже вовсю обыскивал убитого.

Подняв голову, отрок тряхнул темной челкой:

–Ау него под рубахой – кольчуга… Осторожный гад… был.

–Жаль, живьем не взяли…– тихо промолвил Миша.– Жаль.

–Велишь провести дознание, господин сотник?– снова вскинулся Ермил.– По уставу – положено так. Выясним, кто стрелял – накажем.

–Давай, выясняй, коли положено… Потом доложишь.

Михайла устало махнул рукой и, взяв вытащенный из воды меч, поданный кем-то из молодых воинов, направился с мостков прочь… Ступив на берег, замедлил шаг обернулся:

–Девчонка где? Звеня… Все с ней в порядке?

–Эвон, в кустах…– вдруг улыбнулся десятник.– Не одна – с рыжим… Похоже – целуются.

–Ну, хоть у кого-то день сложился…

К вечеру явились с докладом все. По очереди: хитрованы-дружки Мекша с Федулом, посланные прояснить гибель перекупщика Онуфрия, и Зевота Хромец, занимавшийся Муслей.

Хитрованы особо ничего нового не выяснили, просто еще раз убедились, что с Онуфрием последний раз видали статного и сильного мужчину с рыжеватою бородою. Того же мужчину в тот день видали в Коняхино и на мостках, отвязывал челнок. Любопытным ребятишкам – а иных свидетелей там не нашлось – мужчина представился купцом, да еще спросил, не продает ли кто воск. Воск в Коняхино? Ну, был когда-то один… с бортями… но давно уже. С тех пор бортничали так себе, для себя только.

–Мужик осанистый, видный. Говорит, как приказывает,– припомнил Мекша.– Еще шрамик ребятня заприметила, на левой руке. Маленький такой, у большого пальца.

Миша хмуро кивнул: честно говоря, чего-то такого и ждал. Жаль, конечно, что с главным злодеем так вот нехорошо вышло. Убили впопыхах, эх… Верно, кто-то из воев подумал, что господину сотнику с этаким чертом не сладить, вот и… Все из лучших побуждений, да. Однако приказ прямо нарушил. Поэтому – найти и наказать. И – строго! В плети… или вообще из Младшей стражи отчислить.

После хитрованов вошел Зевота Хромец. Бочком этак в дверь протиснулся, проковылял, поклонился в пояс.

–Ты садись, садись, Зевота,– сотник устало махнул рукой.– В ногах правды нет – не нами сказано.

Хромой сконфузился:

–Да я и постою, господине, ништо…

А все правильно. Хромец – обельный холоп, а Михайла – боярич. Понимать надо.

–Ну, хочешь – стой,– не стал настаивать Миша.– Говори, чего узнал-то? Чего новое есть?

–Есть, господине…– Зевота помял в руках шапку.– Так мыслю, половчонок-то в Михайлов городок не залазил. И не убивал никого.

–Не убивал?– удивленно переспросил сотник. Даже кружку с квасом едва не выронил… Еще бы! Вот это номер!– А кто же тогда убил? Кто на двор проник так ловко?

Эти вопросы Миша не столько Хромцу задавал, сколько себе любимому. Версия-то рушилась! Хотя… может, это еще бабушка надвое сказала…

–Ты все же сядь, человече… Сядь, я сказал!

Сотник повысил голос, и холоп послушно присел на самый краешек креслица.

–Поясни!– исподлобья зыркнул Михайла.

–Я, господине, всех опросил, видит Боже,– привстав, Хромец перекрестился на висевшие в красном углу иконы.– Там козы паслись… значит, и пастушки были – присматривал же за ним кто-то…

–Да я помню, ты говорил уже,– нетерпеливо перебил сотник.– Еще говорил – девку там какую-то ребята видали… Личность установил?

–Хм…– Зевота чуть запнулся, но продолжал вполне уверенно:– Девку видали, да. И не один раз, господине! Незадолго до того, как половчонка убитым нашли, их вместях и видели! Сидели на бережку, миловались…

–Миловались?

–Ну да, так. Целовалися, обнимались… Потом куда-то пошли. Куда – пастушата не видели. Козы ветки все обглодали, пришлось на другое место гнать. Дева – не слишком молода, но и не старая – таких замуж брать. Босая, в рубахе посконной, длинной, в сермяжице. Ну, как все… Светлая коса, но сама из себя смуглявая. Лицо узкое, щеки впалые, нос тонкий, очи светлые, серые. Пастушата сказали – красивая. И целовалась со страстью… Этот, половчонок, аж покраснел.

–Та-ак…

–И такую же – по приметам – деву видали утром раненько, в тот день, когда убили пленника. Отроци малые коней у реки пасли… Бежала мокрая, с котомкой, в орешнике скрылась… Потом на тропу вышла, по бережку пошла – уже в сермяжице, в сухой. Без котомки, с корзинкою…

–Так – та же дева?– снова переспросил Михайла.

–По приметам – выходит, что та…

Сотник покачал головой. По приметам выходит… А надо бы знать наверняка!

–В орешнике, говоришь? А там поискали что?

–Не успели, господине,– потупился Хромец.– Сумерки – что найдешь?

–Ладно, завтра с утра… Пока – свободен! Благодарю за службу! На вот пока…

Каждый труд должен быть вознагражден. Памятуя сию простую истину, Миша вытащил из стоявшей на полке шкатулки несколько серебряных дирхемов – ногат, протянул калеке…

–С хозяином своим не делись – с ним договорено. Нет, нет, в ноги бросаться не надо! Ступай. Завтра с утра – на крыльце.

–Сполню, господине…– Зевота вдруг обернулся на пороге.– Завтра собачку бы хорошо…

–Собачку?

А ведь и верно! А то ищи то, не знаю что… Впрочем, а собака-то что найдет?

И все же…

–Ну, пусть будет. Прихватим. Ступай.

Выпроводив порученца, Миша уже было собрался в опочивальню, спать… Да в дверь заглянул Илья:

–Господине, к тебе десятник. Ермил.

–Пусть войдет… А ты почто припозднился?

–Ногаты да куны считаю, господин сотник,– улыбнулся секретарь.– Укладу у туровских надо бы прикупить. Чтоб мечи ковались получше.

Уклад – так именовались проковки железа почти до стали.

–Уклад – хорошо. Так хватит серебра-то?

–Вот и считаю.

Усмехнувшись, секретарь пропустил вошедшего в горницу десятника, вежливо поклонился и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.