— Всё ты прекрасно понимаешь, сволочь. Шереметевым, значит, служишь? Слежку за мной устроил? Скажи спасибо, что никто из моих людей не погиб. Иначе я бы размозжил твою башку.

— Не смейте так…

— Что? Повтори ещё раз, что я должен не сметь? Кому ты сливаешь информацию? Говори, сволочь.

— Вы… вы мне угрожаете?

— Да! Да, я угрожаю. И лучше тебе не доводить дело до плохого. Но нет, ты не думай, я тебя бить не буду. Просто скажу, кому надо, а кто надо скажет ректору, что у нас крыса, которая работает на его врагов. Как думаешь, что ректор сделает? Уволит — это, пожалуй, самое меньшее. Возиться он с тобой не станет. Доказательств более чем достаточно.

Комаровский замолчал и потупил взор, осознав обречённость своего положения.

— Но ректор может ни о чём не узнать, — продолжил я, — если ты мне поможешь. Ну? Чего молчишь? Ты что, друг Шереметевых?

Комаровский тяжело вздохнул:

— Всё совсем не так, как вы полагаете. Я не знаком с Шереметевыми и не имел злого умысла. Мне предложили хорошую сумму за то, что я просто буду давать кое-какую информацию. Если бы я знал, что речь идёт об угрозе вашей жизни, то ни за что не согласился бы. Прошу прощения, что так получилось.

Я покачал головой. Неужели совсем за дурака меня держит? Если бы знал… Ну что за чушь? Неужели он думал, Шереметевы выведывают, где я бываю, чтобы конфетку мне подарить? Скорее всего, ему было просто плевать. Хорошая сумма задавила и честь, и совесть.

— Одних извинений мало. Придётся как-то загладить свою вину, — сказал я. — Если, конечно, не хочешь, чтобы руководству академии стало обо всём известно.

— Что я могу сделать? — Комаровский взглянул на меня исподлобья и снова уставился в стол.

— Во-первых, ты должен сказать, кому сливал информацию. Мне нужны имена агентов Шереметева.

— Предложение мне поступило через Ивана Осокина, ученика группы Б4-3, — не задумываясь, выпалил надзиратель. — Факультет магии воздуха, четвёртый курс.

— Дворянин?

— Обычный простолюдин. Я про него ничего не знаю, никогда не был с ним знаком. Он нашёл меня, назвал сумму и условия сделки. Мы общались всего два раза: первый раз, когда мне было сделано предложение, второй раз, когда я получил деньги. Потом мне звонили вечерами два-три раза в неделю и спрашивали интересующую информацию. Я не знаю ни номера, ни человека, который мне звонил. Я даже не знал, с каким родом имею дело. Я не должен был задавать лишних вопросов.

Я усмехнулся. Если это правда, у Шереметевых очень хорошо поставлена агентурная работа. И кто знает, сколько у них таких информаторов среди надзирателей, в деканате, в канцелярии?

— Сколько они тебе заплатили?

— Триста рублей за полгода.

— Надеюсь, ты понимаешь, что отныне не стоит никому сообщать обо мне информацию?

— Я больше ничего не скажу, обещаю, — проговорил Комаровский.

— Придётся поверить тебе на слово. Деньги на стол, все триста рублей.

— Но ведь…

— Деньги на стол! — рявкнул я.

— Хорошо, — Комаровский встал и ушёл в другую комнату.

Возможно, триста рублей и не покроют полностью убытки за этот месяц, но хоть какая-то компенсация. А Комаровский теперь окажется должен Шереметевым, но это уже не мои проблемы. Жить захочет — выкрутится.

На кухню прибежал толстый полосатый котяра и посмотрел на меня вопросительным взором, как бы спрашивая, нет ли чего съестного. У меня ничего не было, поэтому я просто почесал его за ухом.

Комаровский вернулся и положил на стол три нераспечатанные пачки рублёвых банкнот. Я сунул их в карман пальто.

— И ещё, — добавил я. — Отныне тебя не касается, куда и зачем я уезжают. Это сугубо моё личное дело. Договорились?

— Да, — вкрадчиво ответил Комаровский.

— Вот и отлично. А я, в свою очередь, обещаю, что никому не скажу о твоей ошибке. Не волнуйся, я человек чести, — я поднялся из-за стола. — Ну что? Всего хорошего, Сергей Владимирович. До завтра.

Степану я не стал рассказывать о ситуации с Комаровским, да и искать Осокина пока не собирался. До конца семестра оставалось четыре дня, и помимо этого была ещё уйма забот. К тому же я плохо представлял, что делать с шереметевским агентов. Надо бы расколоть его и выведать всё о шпионской сети, внедрённой Святославом в Первую академию. Но Осокин, как и Комаровский, тоже мог работать вслепую. Да и надо ещё придумать, как добиться признания.

В понедельник я сдал экзамен по магической практике. Разумеется, получил высший балл даже с учётом увеличенных нормативов. А вечером мы встретились с Тамарой, и отправились на полигон. Она неплохо для своего возраста владела воздушными клинками и умела создавать невидимый щит. Мы тренировались на площадке для магии огня, и Тамара метнула несколько клинков в кирпичную стену. Кладка раскрошилась, хотя девушка била не в полную силу.

Воздушные атаки обычно отрабатывались на совершенно других объектах. Кирпичная стена для этого не подходила. Она даже для меня не подходила, поскольку мощный огненный шар мог просто её сломать. Но на площадку для воздушной магии мы не пошли. Я не стал долго мучить Тамару. Увиденного оказалось достаточно, чтобы понять её уровень.

На улице было ветрено и морозно. Редкие фонари за оградой почти не освещали площадку. Тамара была одета в тёплую спортивную форму, я — как обычно, в студенческое пальто. Неподалёку упражнялись мой старый знакомый Яков Березин и ещё два парня, которые иногда тут тренировались. Они тоже были из мещан и занимались самостоятельно, поскольку не имели денег на дополнительные уроки с мастерами.

Якова и Кондрата я тоже хотел в будущем устроить к себе на работу. Не сказать, что они были очень сильны, но даже таких одарённых заполучить в свою стражу — большая удача.

— Неплохо, — оценил я заклинания Тамары. — Броски мощные, точные. Эфира у тебя тоже достаточно для своего уровня. Я бы сказал, пока ты идёшь в авангарде.

Тамара улыбнулась:

— Спасибо. Тренерша меня тоже хвалит.

— И есть за что.

— И всё равно, что-то я трухую. Экзамен уже завтра.

— Ты-то? — я рассмеялся. — Справишься, даже не сомневайся. Главное, не ленись, и тогда программу усвоишь на отлично. Можешь мне