свои нежно-голубые глаза. — Это было ужасно!

— Что именно?

— Да у Геры крышу сорвало, а восемь ребят чуть калеками не остались на всю жизнь! У Савицкого самого мозги отбиты, вот он и из остальных пытается дебилов сделать! Сила есть — ума не надо! Это про Геру, если что! — исходит желчью Арик.

— Ладно, милый, перестань! — щебечет Ника. — И так, вон, на Таське лица нет! Да и не важно это всё теперь. Отец предупреждал Савицкого, что ещё один срыв — и всё, вот и отправил его сегодня спозаранку в лечебницу. Доигрался Герочка!

— Аллилуйя! Аллилуйя! — начинает паясничать Турчин, а я стараюсь понять, что именно не даёт мне покоя в словах сестры.

— Ты хотела сказать — «отчим», правда? Отчим отправил Геру на лечение? — пытаюсь достучаться до Ники сквозь завывания Ара.

— Нет, Тася, это для тебя Вадим отчим, мне же он давно стал отцом. Ты что, не в курсе?

— Не в курсе чего?

— Ещё лет пять назад Вадим меня удочерил, — с лёгкостью признаётся сестрёнка.

— А как же папа? — Новость перечёркивает все остальные и никак не укладывается в голове. Мы не сироты, чтобы нас удочерять, да и папа никогда бы не отказался от дочери!

— Господи, Тася, какая же ты наивная! — фыркает Ника и под одобряющий смешок Ара встаёт из-за стола.

Когда-нибудь я стану взрослой, чуть более рассудительной, возможно, циничной. Моё сердце обрастёт прочным панцирем, а язык перестанет неметь от чужих колких слов. Я научусь держать оборону и, наконец, отвечать! А пока, всё, что я могу — это тихо плакать, глядя на то, как Ника уходит в обнимку с Аром — всего лишь из кухни, а кажется, что из моей жизни.

Глоток кофе. Напиток горький, противный, сваренный не тем человеком, не с теми мыслями. Я отставляю чашку в сторону и смотрю в пустоту. Силюсь понять, отчего люди становятся такими бессердечными и равнодушными, почему перестают любить и радуются, если задевают другого в самое сердце, но ответа не нахожу. Зато меня, одинокую и всё ещё голодную, находит мама.

Она, как всегда, при параде: одета с иголочки, причёсана волосок к волоску. Но за маской идеальной жены и матери ей не удаётся спрятать усталость. Спала ли она сегодня? Скорее всего, нет.

— Вот ты где, Тася! — Мама скользит по мне взглядом. Уверена, замечает следы слёз на моих щеках, но решает деликатно промолчать. — Уже позавтракала?

— Не совсем, — качаю головой, приподнимая чашку с горьким содержимым.

— Ясно, значит, голодная. — Ярко накрашенные губы матери складываются в мимолётную улыбку, которую я всё же успеваю запечатлеть в памяти. Эти её улыбки, такие родные и ласковые, без тени фальши и неискренности, подобны драгоценным камням: каждая на счету.

Мать достаёт из холодильника тарелку с профитролями и канапе, а потом, немного подумав, добавляет ко всему прочему мюсли и йогурт.

— Прости, не знаю, что ты любишь… — Она немного тушуется и принимается настраивать кофемашину.

— Ничего страшного.

Мамина правда больнее пощёчины, но иллюзий я не питаю уже давно.

— Папа по утрам варил овсянку с мёдом, — рассказываю, чтобы заполнить неловкую паузу. — а я жарила яичницу. Поэтому меню на завтрак менялось в зависимости от того, кто раньше проснулся. А ещё мы варили какао по выходным.

— Прости, — небрежно бросает мать и суетливо тычет аккуратным ноготком по кнопкам на кофемашине. У меня создаётся ощущение, что она делает себе «капучино» впервые в жизни или просто так сильно волнуется… — Завтраком занимается Наташа, наша кухарка, я ей обязательно передам твои пожелания.

— Ладно, — отвечаю и беру из тарелки канапе с красной рыбой.

— Ладно, — повторяет мама и, позабыв о помаде, кусает губы. — Какие планы на сегодня, дочка?

— У папы приёмные часы с десяти до двенадцати, — неловко пожимаю плечами. — Вот, хочу успеть его навестить.

— Ты была у него вчера, — напоминает она и с каменным выражением лица садится напротив меня.

В этом доме никому нет дела до моего отца. Бывший муж, бывший папа — мама с сестрой словно сговорились. Их корежит от одного только упоминания его имени. Знали бы они, как любил отец вечерами рассказывать истории о нашем общем прошлом, с какой нежностью отзывался о каждой из них! Впрочем, позиция матери неизменна.

— Уже в среду у отца операция, — спешу рассказать, как безжалостно время и какая это хрупкая штука — жизнь. — Я не могу…

— Ты не можешь наплевать на учёбу, — назидательным тоном перебивает меня мать. — Ты же это хотела сказать, да, Тася?

Мотаю головой. Как раз на учёбу забить проще всего!

— Впереди экзамены и поступление в вуз. — Мама продолжает промывать мне мозги.

Может, намекнуть ей, что со своей заботой она опоздала лет так на пять? Хотя какой от этого толк?

— Хочешь помочь отцу? — Моё молчание в ответ для неё хуже горькой редьки. — Поступи на «бюджет»!

— Мама, ты не понимаешь! — Как чувствовала, что дурацкое канапе встанет у меня поперёк горла! Интересно, это у Ники с мамой в крови — портить окружающим аппетит?

— Тася, прости, но это ты не понимаешь! —И снова она не даёт мне договорить. — Не дело молодой девчушке слоняться по больницам. Да и чем ты можешь помочь Сергею? Подержать за ручку? Не смеши!

Я одна слышу, как разбивается мой хрупкий мир от столкновения с маминым, железобетонным?

— Плюс ко всему, дорога неблизкая, а лишнего автомобиля в доме нет!

— Мне и не надо! Я на автобусе.

— Только этого не хватало! — Мама со стуком опускает чашку на стол, так и не успев сделать глоток. — Мало того, что вчера вся продрогла на остановке, так сегодня решила ещё и Вадима опозорить?

— Мама, ты о чём?

— В Жемчужное на автобусе ездит только прислуга! Ты подумала, какие разговоры пойдут о твоём отчиме?

— Ладно! — взмахиваю руками, в попытке остановить словесный поток матери. — Я вызову такси! Деньги у меня есть! Довольна?

— Да при чём здесь такси?! — Мама вскакивает с места. — Я тебе в сотый раз повторяю: ты должна думать в первую очередь об учёбе! Вадим договорился с директором гимназии имени Ломоносова. Уже