2-го июня я отправилась с дочерью Верой 19 лет и сыном Михаилом 15 лет с беженским эшелоном, направлявшимся на демарклинию (демаркационную линию – А. Ю.) на подводе. Всего подвод было 144. В отдельных подводах подъехали к заставе, причем между нами было 5 подвод польских и 1 еврейская. Поляки сошли, чтобы предъявить свои документы полякам, которых было 4 человека (3 легионера и 1 офицер). Просмотрев документы, они заявили, что они могут быть пропущены, потому что они были офицеры и спросили: “нет ли между нами жидов”, “не устроили ли вы с жидами коммуны», “мы не признаем жидовских коммун”, “лучше выдайте жидов, не то вы пострадаете”. Тогда я и студент, ехавший с нами, Сюбашевский, выступили вперед и сказали, что мы евреи. Они бросились на нас с криком: “вон, жидовская морда”, “мы вас сейчас расстреляем” и начали избивать нас прикладами. Приказали завернуть подводы и ехать обратно к “милому Троцкому”. Мы сели на подводы и стали отъезжать, но не отъехали и 20 шагов, как они бросились к нам с обыском, велели сбросить все вещи и начался обыск, сопровождаемый ужасными побоями, ругательствами и издевательствами. Особенно цинично и грубо они относились к моей дочери. Только боязнь быть расстрелянной удержала меня от протеста. Забрав все, что было хорошего, не исключая и денег, велели собраться и с криком и свистом провожали нас с версту и пугали нас, что расстреляют нас в пути как собак. Спасло нас то обстоятельство, что они начали раздел наших денег, а мы тем временем ускакали. Об отношениях их к студенту нужно отметить то, что, обыскивая его и не найдя денег, они спустили ему 2 пощечины и стали его избивать прикладами.

По дороге мы встретили много бежавших евреев, которых собралось 14 человек, среди них 2-е русских, которые бежали в ужасе от польских издевательств, бросив все свои вещи, ибо подвод нельзя было найти. Те, которые находились там некоторое время, рассказывают еще больше ужасов: целыми ночами они ходят со свечой и ищут между беженцами “жидов”, причем если находят, раздевают догола и заставляют плясать по лесу и петь польские песни.

Приведенный эпизод – это свидетельство еще «гуманного» отношения, во многих случаях живыми евреям уйти не удавалось. И красные бойцы-евреи мстили за своих сородичей. В общем, Шуре Кесельману были близки строки конармейской песни, которую сочинил Алексей Сурков: «Помнят псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки».

Кстати, насчет атаманов – наш герой успел повоевать и с ними. Он принимал участие в операциях по ликвидации отрядов атаманов Юрия Тютюнника и Семена Заболотного.

Боевые действия против Тютюнника разворачивались на территории Украины, в ходе советско-польской войны и в первые годы после ее окончания. Тютюнник, вопреки тому, что писали о нем советские авторы, не был обыкновенным бандитом. Прапорщиком успел повоевать в Первую мировую, затем командовал украинскими частями, подчинявшимися Украинской народной республике, перешел на сторону Красной армии, но в конце концов поднял восстание против большевиков и вновь переметнулся к украинцам, сотрудничал с Петлюрой и поляками.

В 1923 году, после нелегального перехода Тютюнником советско-польской границы, чекисты его арестовали. Атаман признал советскую власть и остался на свободе, получив возможность жить в Харькове и преподавать в Школе красных командиров. В 1929 году чекисты все-таки не удержались и арестовали его во второй раз (под предлогом, что тот якобы вступил в «украинскую военную организацию») и год спустя расстреляли.

Что любопытно, во второй половине 1920-х годов (до своего ареста) Тютюнник познакомился с Александром Кесельманом, бывшим кавалеристом, громившим его отряды. К тому времени тот уже работал в кино, а Тютюнник тоже увлекался кинопроизводством.

Для начала бывший атаман снялся (сыграл самого себя) в политико-пропагандистском фильме 1926 года с оригинальным названием – «П.К.П.» Эта аббревиатура расшифровывалась как «Пилсудский купил Петлюру». «П.К.П.» считается первой советской кинокартиной на историко-революционную тему, с масштабными батальными сценами. Кроме того, она отражала работу органов ЧК, тоже впервые. Ничего подобного в советском кино прежде не снимали. По сюжету объединенное войско поляков и петлюровцев вторгается на территорию советской Украины, вражеское подполье готовит провокации, диверсии и восстание. Но агрессии в конце концов дают отпор, а затаившихся врагов обнаруживают и уничтожают.

Кроме Тютюнника, в «П.К.П.» начал сниматься Григорий Котовский, тоже в роли самого себя. Но карьера лихого красного командира оборвалась в самом начале съемок – он был убит при загадочных обстоятельствах, и его роль пришлось отдать актеру Борису Зубрицкому.

Примечательно, что сценарий «П.К.П.» написал Яков Лившиц, тот самый, который командовал красными курсантами.

А Тютюнник какое-то время продолжал свою деятельность в кино и выступил соавтором сценария фильма Александра Довженко «Звенигора». Эта лента стала не менее сенсационной, чем «П.К.П.», интерес к ней был огромен. Снимались все эти ленты на Одесской кинофабрике, и Александр Кесельман хорошо знал всех членов съемочных групп и общался с ними. Вот так, спустя годы после гражданской войны удивительным образом пересеклись пути бывшего красноармейца и украинского атамана.

В отличие от Тютюнника, Заболотный при жизни к кино имел весьма косвенное отношение и если встречался с Шурой, то только на поле боя и не обязательно лицом к лицу. В современной украинской историографии этот атаман позиционируется сугубо положительно, как борец за национальное освобождение Украины, бившийся и с белыми, и с красными «за счастье народное». В действительности он мало чем отличался от других атаманов, сеял смерть и разрушения и особенно доставалось – как водится – евреям.

Подобно Тютюннику, он короткое время помогал красным, но затем переметнулся к петлюровцам и полякам – хотя главным образом грабил и убивал ради наживы, под лозунгом войны с «жидовской коммунией». Яков Бельский, как и Александр Кесельман принимавший участие в боях с Заболотным, написал об этом:

От Одессы до Балты (административный центр Балтского округа Подольской губернии, где бесчинствовал атаман – А. Ю.), по высокому левому берегу Днестра и в местечках южной Подолии помнят тягучее и зыбкое как туман имя – Заболотный.

Его хорошо помнит еврейская нищета этих краев, сотни сирот, вдов и калек.

Груды развалин на улицах Балты, с обгорелыми остатками оклеенных обоями стен, пустые и черные, как глазницы черепа, окна – все это следы лихих казацких набегов, память, оставшаяся жителям о Семене Заболотном.

В конце концов Заболотного настигли и окружили – он сдался и был казнен. А спустя несколько лет