Шрифт:
Закладка:
«Не надо волноваться о том, кем вы станете и что будете делать, – здраво рассуждает она (правда, много позже). – Главное, дождаться того, кто изменит всю вашу жизнь».
Ждать предстоит не так уж долго…
«Надежды питают» не только юношей, но и девушек, и с надеждами этими Агате, увы, пришлось распроститься, когда ее, по просьбе матери, согласилась прослушать певица из нью-йоркской «Метрополитен». После прослушивания певица не скрыла от Агаты грустную правду.
«Арии, которые вы спели, признаться, не произвели на меня большого впечатления. Ваш голос недостаточно силен для оперной певицы и никогда не будет таким, каким нужно, – сказала американка и, заметив вытянувшееся лицо юной исполнительницы, тут же исправилась: – Видно, однако, что вы много над собой работаете, а это уже немало».
В эту самую минуту Агата Мэри Кларисса Миллер поняла, что профессиональной певицей ей не быть. Поняла – и довольно быстро утешилась. А оперу – Вагнера в особенности – любила всю жизнь. Ей запомнилось, как Мэдж впервые повела ее в Ковент-Гарден на «Валькирию», где Брунгильду пела знаменитая американская сопрано Минни Зальцман-Стивенс. Незадолго до смерти – забавная подробность – Агата скажет одной своей молодой приятельнице: «Если б я стала оперной певицей, то могла бы разбогатеть».
«Я опустилась с небес на землю, – напишет Агата в «Автобиографии». – Я дала матери понять, что больше тратиться на мои музыкальные экзерсисы ей не придется. Петь я могу сколько захочу, в профессиональных же занятиях пением нет никакого смысла».
2.
С сочинительством происходит примерно то же самое: надежды подает, но…
Первое стихотворение Агата пишет уже в одиннадцать лет, причем вовсе не романтическое, как можно было бы ожидать; посвящено стихотворение… открытию нового трамвайного маршрута «Торки – Илинг». Должно быть, поэтому оно удостоилось публикации в местной газете:
Когда увидели трамвай,
Сошли с ума от радости.
Вскочили, мчимся – сущий рай!
И уплетаем сладости.
Стихи Агата продолжает сочинять и позже, регулярно печатается в «Поэтическом обозрении» и даже получает гонорар – по гинее за стих; для восемнадцатилетней поэтессы не так уж плохо. Кладет свои стихи на музыку и исполняет их, сама себе аккомпанируя.
Скрывшись, как тогда полагалось, под многочисленными псевдонимами (разумеется, мужскими – Макмиллер Эсквайр, Натаниэл Миллер, Сидни Уэст; негоже викторианской женщине бумагу марать), пишет рассказы, стихи и притчи в духе времени: мистика, спиритизм, кошмарные сны, безумие, животный страх, бредовые исповеди, монашки в траурном облачении – весь «джентльменский набор» начала прошлого века. Агату, как и многих тогдашних молодых литераторов, интересует всё таинственное, мрачное, неизведанное. Приведем несколько строк из ее верлибра «В чаще»:
Голые бурые ветви на фоне безумной луны
(И что-то шевелится в лесу).
Листья, что шуршат и восстают из мертвых,
Ветви, что кивают и скалятся при свете
(И что-то шевелится в лесу).
Вопли и свист – листья живые!
Смерть подгоняет их пуститься в пляс!
Ветер рыдает, мелкой дрожью дрожит…
И страхом, мертвящим страхом веет из леса!
Вместе с тем юной поэтессе и новеллистке не откажешь в чувстве юмора, метких наблюдениях. У одного из гостей в рассказе «Дом красоты» «трупное выражение лица», другой «мстительно трясет козлиной бородкой».
Пишет Агата не только рассказы, но и роман с восточным колоритом «Снега в пустыне». Действие романа происходит, не трудно догадаться, в Каире, в отеле «Джезирах», – другой восточный колорит ей пока неведом. Но только пока: «восточных» романов у Агаты будет немало. Начинается недописанный роман так:
«В ресторане отеля “Джезирах” ужинали после бала привлекательная молодая особа и двое сопровождавших ее мужчин, один – капитан, невысокий, широкоплечий, с темными волосами; другой – лейтенант лейб-гвардии, блондин, моложе на пару лет и капитана, и их дамы. Молодые люди сидели по обе стороны от нее и ее развлекали…»
Родственники, как водится, пришли в восторг: «Безупречное владение пером!». А вот Иден Филпоттс, местный беллетрист, автор не слишком талантливый, но опытный, видавший виды, прочтя роман, признался Агате, что ожидал большего. Впрочем, слукавил: большего, судя по его письму начинающей писательнице, он от нее не ожидал.
«Кое-что получилось у Вас совсем недурно, в чувстве стиля Вам не откажешь. – Начинает Филпоттс за здравие, кончает же за упокой: – Выбросьте из Вашего текста мораль, Вас ведь хлебом не корми, дай прочесть мораль, но нет ничего скучнее морализаторства. И оставьте ваших героев в покое, пусть они говорят за себя сами, не говорите за них и не пытайтесь объяснить читателю, что они имели в виду…»
Литературный агент Филпоттса Хьюз Мэсси, которому Филпоттс переслал «Снега в пустыне», был столь же суров и столь же справедлив. Бросив беглый взгляд на обложку рукописи, он хмыкнул: «М-да, “Снега в пустыне”?! Что-то это название мне напоминает. “Пожары в лесу”»? И, вернув спустя несколько месяцев Агате рукопись, посоветовал: «Будет лучше всего, если Вы выбросите этот роман из головы и займетесь чем-нибудь более актуальным…»
А вот как отозвался Филпоттс в феврале 1909 года на рассказ Агаты «Лишь бы настоять на своем»:
«Читайте “Исповедь курильщика опиума” Де Квинси… Не будьте такой беспечной, безответственной, пусть беспечностью страдают ваши герои. Последуйте моему совету: учитесь у Флобера. И не увлекайтесь эпиграфами, тем более поэтическими. Если Вы знаете французский, прочитайте в оригинале рассказы Анатоля Франса и “Мадам Бовари”, это один из величайших романов в истории литературы».
На риторический вопрос, как ей жить, Филпоттс ответил:
«Жизнь – важнее искусства; если сейчас вы живете полной жизнью, выбросьте искусство из головы».
Агата, как мы знаем, мэтра не послушалась.
И в следующем романе «Видение», написанном под заметным влиянием недавно переведенной на английский «Тайны желтой комнаты» Гастона Леру, где убийцу преследуют журналист Жозеф Рультабий и профессиональный детектив Фредерик Ларсан, учла замечания мэтра. Нравоучений героям она больше не читает, в диалог персонажей не вторгается и, главное, нащупывает, кажется, свою тему:
