— Впрочем, все изрядно осложняется тем, что ее высочество фактически не имеет права на корону. — Мещерский будто прочитал мои мысли. — В соответствии с…

— С актом о престолонаследии, который император Павел Первый обнародовал в одна тысяча семьсот девяносто седьмом, — закончил я.

— Верно. Вы на удивление хорошо знаете историю, друг мой.

— Полагаю, в данном случае речь идет вовсе не о ней, ваше сиятельство. Акт, разумеется, пережил около дюжины редакций и дополнений, однако его так и не упразднили. — Я на мгновение задумался. — Если мне не изменяет память, с тех самых пор на российском престоле не было ни одной женщины. Принцип австрийского первородства подразумевает наследника мужского пола. И лишь в случае полного отсутствия таковых… Одним словом, у Елизаветы немногим больше законных прав получить трон, чем у нас с вами.

— Морозову бы такие слова определенно не понравились, — усмехнулся Мещерский. — Однако вы правы.

— Не уверен, что даже Морозову хватит наглости переписывать закон в угоду своим интересам… Впрочем, на его месте я бы не стеснялся. В конце концов, именно так и меняются правящие династии.

— Иногда я забываю, что вам всего восемнадцать. — Мещерский рукавом вытер пот со лба. — Удивительно слышать столь зрелые суждения от…

— Курсанта? — Я с улыбкой поправил воротник кителя. — Нет, ваше сиятельство — удивляться тут нечему. Я, как вы верно заметили, просто хорошо знаю историю.

— В таком случае, вам известно, сколько раз новый правитель заходил в Зимний дворец на гвардейских штыках.

О, о подобном я мог бы рассказать многое. Хотя бы потому, что именно это мы с братом и провернули двадцать с лишним лет назад. Штыки нам, конечно же, не понадобились, однако в целом принципы захвата власти не менялись… нет, не с Эпохи дворцовых переворотов, а, пожалуй, со времен шумерского царя Гильгамеша.

Все и всегда решает сила. Оружие, Дар, количество и, что куда важнее, качество преданных союзников. Возможность диктовать свои условия и правила игра, и лишь потом уже облекать их в письменную форму. Дядюшка Николай отрекся… не то чтобы по собственной воле, однако подписанные им и будущими членами Совета документы сами по себе были безупречны.

Морозов тоже как-нибудь выкрутится — если придется.

— Может, Елизавета и женщина… девочка, — продолжил Мещерский. — И все же она — последняя из рода Романовых. И у решения посадить ее на трон, пусть даже в обход акта императора Павла, найдет немало сторонников.

— Но будут и другие. — Я нащупал справа под сиденьем кнопку, и спинка с едва слышным жужжанием откинулась назад, устраивая меня поудобнее. — Как бы то ни было, вряд ли Морозов пойдет на крайние меры до того, как завершится следствие. Гибель императора, покушение на Елизавету — виновных нужно найти.

— Но сделать это будет непросто. — Мещерский перестроился в правый ряд, к повороту на Благовещенский мост. — Я не знаток внутренней кухни Третьего отделения, но почти уверен, что канцелярия нарочно затягивает расследование. Все материалы по делу засекречены так, что даже с моими возможностями… В общем, кто-то явно пытается ловить свою рыбу в мутной воде. И время играет им на руку.

— Значит, будет еще одно покушение? — догадался я. — А потом еще одно, и еще, пока…

— Вероятно. Впрочем, это не единственный способ.

— Второй претендент. — Я легонько стукнул кулаком по обтянутому светлой кожей подлокотнику. — Тот, кого поддержат противники Морозова.

— Господь милосердный, да откуда вы все это знаете⁈ — Мещерский нахмурился и шумно выдохнул через нос. Но тут же взял себя в руки и снова заговорил спокойным тоном: — Впрочем, сейчас это решение действительно кажется почти… почти очевидным. В Европе наверняка найдется с дюжину принцев и князей, чьим пра-пра-прадедом был сам Петр Великий. И заявить свои права на престол может любой.

— Вы уже знаете, кто первый в очереди?

— Нет. Да это и не имеет особого значения. Наши враги поддержат любого. — Мещерский устало склонил голову. — Боюсь, сейчас нам остается только ждать, пока они снова сделают ход.

— Наши враги? — переспросил я. — Однако, полагаю, что и другом Морозова — близким, во всяком случае — вы себя тоже не считаете… Но кто же тогда? И чьи интересы представляете?

Офицеру — и уж тем более пешке или педальному коню в принципе не полагалось интересоваться такими вопросами. И Мещерский вполне мог позволить себе промолчать или даже ненавязчиво намекнуть на мою бестактность. Но то ли у его сиятельства было приятственное расположение духа, то ли он зачем-то решил наградить меня за подвиги и сообразительность — ответ я все же услышал.

— Чьи интересы? — усмехнулся Мещерский. — Полагаю, свои собственные. Или государственные — как вам больше нравится. Сейчас, когда все столичные аристократы сходят с ума и уже готовы вцепиться друг другу в глотки, стране как никогда нужны люди, готовые хотя бы попытаться предотвратить этот… этот бардак. — Старик явно хотел подобрать слово покультурнее, но лучшего так и не смог найти. — И не так уж важно, что одному из них за восемьдесят, а второму нет и двадцати.

Я молча кивнул. Примерно такого ответа и стоило ожидать. Даже десять лет назад в Петербурге хватало тех, кому не нравилась политика императора, Совета и консерваторов, оккупировавших чуть ли не все места в Государственной Думе. Чинуши и нувориши-коммерсанты из «левых» упрямо продолжали ныть, хоть уже и не имели никакой власти, а мы с Морозовым и остальными давили их, как могли.

А древние рода — впрочем, как и всегда — старались занять нейтральную позицию где-то посередине. Старший брат нынешнего главы семейства Мещерских умел вовремя перебежать на нужную сторону и извлечь выгоду из любого расклада, и этот, похоже, решил не изобретать велосипед.

За красивыми словами о благе в очередной раз прятались непростые и наверняка далеко идущие планы — в том числе и на мой счет. Однако других союзников у меня пока не имелось — конечно же, если не считать соседей по комнате в располаге.

Три курсанта и старик… Впрочем, не так уж плохо — для начала.

— Не могу не согласиться. — Я