выходом из этой дилеммы было бы добиться в общине какого-то драматического успеха. Это убедило бы полковника Вайсингера в том, что советническая группа в Дыкхюэ выполняет свою работу, что ослабило бы давление на майора Эби. Майор не скрывал, что рассчитывает на меня, чтобы я помог ему выйти из проблемы, связанной с Танми.

В тот вечер я присутствовал на прощальном ужине лейтенанта Фурумото. Ужин проходил в доме начальника полиции и стал экзотическим приключением в мир вьетнамской кухни. Пиршество украсили угорь с карри, утка на барбекю и яичные рулетики с креветками, и все это запивалось высокими бокалами французского коньяка и содовой — или бутылками знаменитого вьетнамского пива «33» для тех, кто предпочитал его. Поначалу я был ошеломлен тремя собаками под столом, но вскоре привык к местному обычаю бросать кости и прочий мусор на пол у своих ног, где они становились призом для самого быстрого и клыкастого. Наши хозяева произносили вежливые тосты, чтобы поблагодарить уезжающего лейтенанта за все, что он сделал для Дыкхюэ во время своей командировки. Может быть, они и не «боготворили» Фурумото, но было похоже, что вьетнамцам он очень нравился. Пойти по его стопам будет трудно.

Перед отъездом лейтенанта в конце той же недели он взял меня с собой на экскурсию по общинам Дыкхюэ. Мы встретились с четырьмя старостами и получили информацию о положении противника в каждой деревне. По словам Фурумото, самой опасной общиной в Дыкхюэ была Аннинь, и он посоветовал мне не ездить туда по шоссе № 7 ни днем, ни ночью.

Меня больше интересовала Танми, и я с удивлением узнал, что Фурумото считает вьетконговцев там слабее, — вопреки мнению полковника Вайсингера, которое я от него слышал. Лейтенант объяснил, что в революционном комитете общины была лишь горстка ярых вьетконговцев, которых защищал отряд партизан — всего около десяти человек. Он считал, что в своих донесения начальству вьетконговцы обычно преувеличивают, и что эти преувеличенные сведения о революционной деятельности в Танми и привели к награждению ее званием «образцовой революционной общины».

В администрации общины я встретился с местным старостой и его старшим офицером национальной полиции. Читая аккуратно подготовленный доклад о повстанческой организации общины, оба эти человека улыбались. Их представление об угрозе Вьетконга в Танми соответствовало представлению лейтенанта Фурумото. Они утверждали, что вьетконговцы слабы как никогда и бóльшую часть времени проводят, прячась в болотах. Это и являлось истинной причиной того, что за последний год их было убито так мало, и почему правительственные войска в общине редко сталкивались с вьетконговцами. К истории об «образцовой революционной общине» оба отнеслись с насмешкой.

Позже на той же неделе я встретился с лейтенантом Бонгом, уездным офицером по разведке. Бонг отвечал за отслеживание как военных сил Вьетконга, так и сети агентов, которую мы называли «теневым правительством». В этом последнем качестве он разделял ответственность с полицейским, который управлял отделом «Феникса». Лейтенант Бонг согласился с мнением, что вьетконговцы в Дыкхюэ являются слабой и неорганизованной силой, и объяснил, что такое состояние стало следствием совместных американо-южновьетнамских рейдов на убежища коммунистов в соседней Камбодже летом 1970 года. Эти рейды нанесли ущерб вьетконговцам, действовавшим в провинции Хаунгиа, поскольку камбоджийские базы были источником значительной части их поддержки. Бонг также считал, что операции ополченцев Дыкхюэ вынудили вьетконговцев проводить бóльшую часть времени, скрываясь в Камбодже. Эти ополченцы были полностью вооружены винтовками М-16 и гранатометами М-79, и поэтому они были слишком сильны для вьетконговцев, чтобы те вступали с ними в бой.

Оптимистичную оценку лейтенанта Бонга поддержал и майор Нгием. Представительный человек, свободно говорящий на французском и английском языках, Нгием сообщил мне, что, по его мнению, в уезде Дыкхюэ находится «около взвода» (от тридцати до сорока человек) вьетконговцев. Таким образом, враг был способен устраивать небольшие засады и вести беспокоящие действия, но больше не представлял серьезной проблемы в плане безопасности для фермеров, выращивающих здесь рис. Майор Нгием признался мне, что его гораздо больше волнует развитие экономики своего уезда, его школ и программ социального обеспечения. Вьетконг, заключил он с улыбкой, был «под контролем». Майор добавил, что подготовка уездных сил ополчения остается важным приоритетом, поскольку всегда существует вероятность того, что вьетконговцы могут усилиться в будущем. Что касается политических взглядов «его людей», майор признался, что в каждой общине есть «несколько семей», которые симпатизируют Вьетконгу и поддерживают его, но настаивал, что 95 процентов из двадцати девяти тысяч жителей Дыкхюэ на стороне правительства.

Таким образом, к концу первой недели пребывания в Дыкхюэ я окончательно запутался. Кроме инстинкта полковника Вайсингера и единственного документа Вьетконга, восхваляющего общину Танми, казалось, было очень мало доказательств, подтверждающих вывод о том, что уезд кишит вьетконговцами. Правда, провинция Хаунгиа традиционно являлась очагом революции, но не могло ли быть так, что полковник Вайсингер путает прошлые события с нынешними реалиями? В конце концов, в Дыкхюэ уже почти двенадцать месяцев не происходило крупных военных столкновений. Майор Эби ездил почти по всему уезду в сопровождении только своей собаки, а последний раз уездный штаб подвергался вражескому обстрелу в июле 1969 года, почти восемнадцать месяцев назад. Вьетнамские чиновники в Дыкхюэ, казалось, были убеждены, что умиротворение идет прекрасно, и отвергали мнение о том, что община Танми является революционным оплотом.

Но несмотря на все доказательства обратного, меня не покидало тревожное чувство, что я оказался в самом центре чего-то, — и этим чем-то была община Танми. Будучи новичком в уезде, у меня недоставало знаний, чтобы подтвердить свои подозрения, но я уже обратил внимание, что практически все уездные, общинные и деревенские чиновники в Дыкхюэ ночевали либо на армейских постах, либо в администрации уезда. Во время своего посещения руководства общины я встретил нескольких старост деревень Танми; и все они занимались своими деревенскими делами вдали от тех деревень, которые они представляли. Чем больше я получал улыбающиеся заверения вьетнамцев о том, что местные вьетконговцы в Дыкхюэ разбиты и деморализованы, тем больше беспокойства и подозрений у меня возникало. Не могло ли быть так, что вьетнамцы пытались заманить меня годовое путешествие, состоявшее только из жареной утки и жареного угря — и при этом никаких волнений?

После двух недель пребывания в Дыкхюэ я получил приказ пройти недельные курсы военных советников программы «Феникс» в Вунгтау. Перед отъездом я провел несколько дней в отделе «Феникса», пытаясь самостоятельно изучить сложную систему карточек и досье, относительно которых полковник Вайсингер предупредил меня, что лейтенант Фурумото попросту зря растратил свою командировку. Моим помощником стал сержант Эдди Шелтон, который находился в Дыкхюэ