— Злыдень Лихорук, значит? — подытожил я всё вышеперечисленное.

— Так и есть х-хос-сяин, — вновь ощерился головастик, превратив свою мезкую харю в один сплошной рот, полный острых зубов. Вот из-за них-то злыдень и шепелявил. К дантисту бы его сводить, да боюсь, что от такой картинки любой дантист тут же наложит полные штаны.

— Чёт не слыхал о таких, — расписался я в своем собственном абсолютном неведении потустороннего зоопарка.

Подробного каталога нечисти я еще не читывал. Да и существует ли он вообще? Возможно в моей «настольной библиотечке» — в ведах и летах найдется какая-нибудь информация на этот счет. Вот только я никак не могу выбрать времени, чтобы засеть за их изучение.

— Как жес-с-с, х-хос-сяин? — обиженно засопел злыдень. — О нас-с мнох-хие ф-федьмаки нас-слыш-шаны… Ф-фс-спомни! Ну? С-слыдни ше? Горе-Злосчастье, Лихо, Беда и я — Лихорук! — И он с надеждой, словно побитый пёс, заглянул мне в глаза.

— О! Лихо Одноглазое знаю… Постой, да ведь и у тебя всего один глаз…

— С-сес-стриш-шка моя, единоутробная. — Чудовище вновь расплылось в довольной улыбке, обдав меня смрадом из распахнутого рта. — Даф-фно не ф-фиделис-с-с. Уж не с-снаю, ш-шиф-фа ли?

— Вот вы значит какие, злыдни? — понятливо качнул я головой. — Людишек щимите не по-детски?

— Ну, да, — если Лихорук и не владел подобным сленгом, то смысл фразы он понял точно, — как к с-смертному прилепимс-ся, так его и наш-шинают прес-следовать с-самые рас-сные нес-счастья. Х-хде мы жиф-фем — там с-смертные болеют. И чем больш-ше мы им ф-фреда принос-сим, тем с-силуш-шки для нас больш-ше собираетс-ся — кормимс-ся мы с-с-с этого, х-хос-сяин.

— Значит, так, — командирским тоном, не подразумевающим возражений, произнес я. — Теперь кормиться будешь только с моих рук, или с тех смертных, на кого я тебе укажу. И если ты кого без воли моей замурыжить надумаешь…

— Понял х-хос-сяин! Лих-хорук я, а не дурак. Чую я в тебе с-силу ф-феликую, но с-спящую… отш-шего с-сие — не пойму… Не с-серчай с-сас-сря на прис-спеш-шника, ф-ферой с-слуш-шить тебе буду!

А куда ты денешься после такой клятвы? Вслух, конечно, я этого не сказал. А этого Лихорука нужно будет держать в ежовых рукавицах. Ему только дай волю, так он на шею заберется, ножки свесит[1] и присосётся к жизненной силе, словно клещ-кровопивец. Но в данный момент у меня есть много, даже очень много кандидатов для регулярной кормежки злыдня. Мниться мне, что к концу войны его худоба исчезнет, и он станет поперек себя шире.

— А как ты здесь-то очутился, Лихорук? — Пока было время, я решил выпытать всю подноготную своего нечаянного слуги. — В этой избе? И почему с жильцов не кормился? Людей-то много вокруг было?

— Так с-сакляли меня проклятые ф-фолх-хфы, иш-шо когда с-сдесь и ис-сбы-то никакой не было. Её много пош-ш-ше пос-ставили над камнем с-сакладным, которым с-силуш-шки лишили. Рас-сф-фоплотить не с-сумели, с-суки бородатые! На голодную с-смертуш-ку понадеялис-с-с, а я ф-фот ф-фыш-шил, ф-фс-сем назло!

— Волхвы? — удивленно произнес я. — Так сколько же времени прошло? Никаких волхвов уж как тыщу лет нету.

— Долго, х-хос-сяин, ош-шень долго, — подтвердил мое предположение Лихорук. — Ф-ф тень уш-ше преф-фратился. Еще шуть-шуть и рас-сф-феялся бы, как туман на с-солнце…

— В общем, мне всё ясно. — Я заметил сквозь открытое окно приближающуюся к дому Глафиру Митрофановну, и решил по-бырому свернуть нашу весьма информативную беседу. — Запомни, без моей команды никого не трогать! А вот, как только скажу «фас» прямо рвать моих врагов на куски! Я понятно объяснил?

— Понял, х-хос-сяин, не дурак Лих-хорук, — послушно закивал злыдень. — Удерш-шусь, ты меня добро подкормил. Но место еще осталос-сь. — Он погладил своей внушительной «клешней» впалый живот, который натурально прилип к позвоночнику. А затем во всю ширь распахнул свою зубастую пасть, словно демонстрируя, сколько туда может влезть за один раз. А влезет туда действительно не мало…

Усмехнувшись своим воспоминаниям, и отослав злыдня подальше, чтобы не мешал и бдил, я вновь погрузился в изучение дневника основателя рода.

На первых страницах открывшейся мне леты ничего особенного не было, чего бы я не знал из сказок, легенд, баек, слухов, многочисленных книг и фильмов, снятых уже там, в моём времени.

Как писал основатель, ведьмы (ведьмаки, колдуны, малефики) были всегда. Они существовали во все времена, сколько существует на свете само человечество. Точное время появления ведьм в истории не установлено, но одно из самых древних упоминаний о ведьме можно найти в Библии, в 1-й книге Царств, предположительно написанной в период между 931-ым и 721-ым годами до нашей эры.

В этой книге описывается, как царь Саул обратился к ведьме из Эндора с просьбой призвать дух умершего пророка Самуила, чтобы помочь ему победить армию филистимлян. Ведьма пробудила Самуила, который затем предсказал гибель Саула и его сыновей. В соответствии с Библией, на следующий день сыновья Саула умерли в битве, а Саул сам покончил жизнь самоубийством.

Вывод, который делала из этого печального случая «книга книг»: не допускай к жизни ведьму[2]. Да и другие библейские тексты постоянно предостерегали свою паству от гадания, колдовства или использования ведьм для связи с умершими.

Но, как говорится, человеческое любопытство неистребимо, а желание знать будущее зачастую перевешивает здравый смысл. Поэтому, даже если все ведьмы в один момент исчезнут с лица земли, их место займут обычные мошенники, использующие ловкость рук и «высокие технологии». А согласно третьему закону Кларка — «высокие технологии неотличимы от магии».

Ну, это я уже конкретную отсебятину понес, ничего подобного в лете, конечно же не было.

Ведьма (или ведьмак, колдун), говорилось в записях основателя — та, которая ведает, обладает ведовством, то есть знанием. В зависимости от того, где она обитала, её называли волшебницей, чаровницей, вештицей, колдуньей — всех названий не перечесть.

За свои способности ведьма расплачивается собственной душой и после смерти ей не будет покоя. Не будет ей покоя даже в том случае, если она будет игнорировать разрушительную сторону своего промысла и начнет лечить людей, вместо того, чтобы наводить порчу.

Что-что, а с откровенностью у основателя всё было отлично — сразу башкой, да в самое пекло! Чтобы четко понимали наследнички, с чем связались. Причем понимали даже тогда, когда заднюю включать было