Историю изучения этих фрагментов ПВЛ можно представить следующим образом. Основания для предположения о наличии здесь двух текстологических пластов были высказаны в начале 1850-х гг. С.М. Соловьевым (который обратил внимание на два текстологических «шва» в статье 1015 г. – верхний, от слов: «Святополкъ же седе Кыеве по отци своемь, и съзва кыяны и нача даяти имъ именье. Они же приимаху и не бесердце ихъ с нимь, яко братья ихъ беша с Борисомь», и нижний, перед словами: «Святополкъ же оканныи нача княжити в Кыеве, созвавъ люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами и раздая множьство»). В 1890 г. наблюдение Соловьева было развито Н. Левитским, который дал этому факту следующее объяснение: «Под руками летописца были два „сказания" – одно об убиении Бориса и Глеба, другое – о войнах Ярослава со Святополком, оба начинающие рассказ с захвата Киева и великого княжения Святополком, но трактующие о разных предметах. Не имея возможности составить из этих двух сказаний одно цельное повествование, летописец стал вписывать в свой ежегодник каждое отдельно, но, закончив первый рассказ об убийстве Святополком своих трех братьев и не умея связать с ним второй рассказ, который, подобно предыдущему, начинался событиями, непосредственно следующими за смертью св. Владимира, он не мог поступить иначе, как повторив слова о вступлении Святополка на великокняжеский престол». Точки зрения С.М. Соловьева придерживался и М.С. Грушевский. Согласно гипотезе А.А. Шахматова, повесть «Об убиении» (по терминологии исследователя – летописное сказание) появилась в «Древнейшем своде 1037–1039 гг.», затем была распространена в Новгороде известиями о Ярославе Мудром, подверглась переработке в «Начальном своде 1093–1095 гг.», а при составлении ПВЛ в начале XII в. дополнена вставками из Паримийника. Позднее С.А. Бугославский высказал предположение, что первоначальный вариант летописного рассказа о Борисе и Глебе, возможно, предназначался для чтения в церкви. Представление об ее вставном характере было поддержано А.А. Шайкиным. С.М. Михеев, опираясь, с одной стороны, на наблюдение С.М. Соловьева, а с другой – на текстологические построения А.А. Шахматова, предположил, что сообщение о княжении Ярослава в Новгороде в статье 6522 (1014) г. могло быть связано с фразой: «бе живя съ князи околними миромь: съ Болеславомь Лядьскымь и съ Стефаномь Угрьскымь, и съ Андрихомь Чешьскымь», а вставками в первоначальный текст, читающийся в статьях 6522–6524 гг., помимо указанной дублировки являются: 1) даты в начале каждой статьи; 2) сообщение о намерении Владимира пойти в поход на непокорного сына Ярослава, не реализовавшемся вследствие его внезапной болезни; 3) сообщение о присутствии при Владимире Бориса, отправленного в поход на печенегов; 4) дата смерти Владимира.

Учитывая вышеизложенное, можно думать, что непосредственное продолжение статьи 6522 (1014) г., помещенное под 1015 (6523) г., читалось так: «Ярославъ же, пославъ за море, приведе Варягы, бояся отца своего. Но Бог не вдасть дьяволу радости. Володимеру бо разболевшюся». Первая часть следующей фразы: «Умре же на Берестовемъи потаиша и, бе бо Святополк Кыеве» – вступает в противоречие с последующим рассказом: «Ночью же межю [двема] клетми проимавше помост, обертевше в коверъ и, ужи съвесиша на землю, възложьше и на сани, везъше, поставиша и в святей Богородици, юже бе създалъ самъ. Се же уведевьше людье, бещисла снидошася, и плакашася по немь [и] боляре, аки заступника ихъ земли, [и] убозии [испр. по Р., А.] акы заступника и кормителя. И вложиша и в корсту мороморяну схраниша тело его с плачемь». Этот текст в начале XX в. стал предметом полемики А.А. Шахматова с Е.Е. Голубинским, а сравнительно недавно привлек внимание Ю. Писаренко. Голубинский полагал, что этот фрагмент заимствован летописцем из дефектного фрагмента «Сказания Борису и Глебу», которое, согласно конъектуре исследователя («како Святополкъ потаи смерть отца своего, и како бояре, въ нощь проимав помостъ…»), следовало понимать в том смысле, что враждебные Святополку бояре, дабы предотвратить возможную узурпацию власти с его стороны, тайно привезли тело князя в Киев и таким образом известили об этом киевлян. А.А. Шахматов принял конъектуру Голубинского, но указал, что порча текста произошла при его перенесении из «Древнейшего свода» в «Начальный», а тайный вывоз тела Владимира из Берестового мог быть обусловлен не стремлением бояр утаить смерть Владимира от Святополка, а исполнением погребального обряда и стремлением самого Святополка утаить смерть отца от сторонников Бориса. Ю. Писаренко, рассматривая этот сюжет в контексте традиции разграбления имущества умершего правителя или ограбления его останков, пришел к выводу, что смерть Владимира пытались скрыть именно в интересах Святополка, потому что он опасался не соперничества с Борисом, а дестабилизации положения в Киеве, однако утверждение автора о «поспешном погребении под покровом ночи» тела Владимира, противоречит летописному свидетельству о том, что погребение князя в Десятинной церкви состоялось при большом стечении народа: смерть Владимира скрывалась не в Киеве, а в Берестовом, поэтому можно предположить, что делалось это для того, чтобы окружение Владимира не успело предупредить кого-нибудь из его сыновей вплоть до интронизации в Киеве Святополка. Из других более поздних дополнений надо отметить слова: «блаженаго князя», завершающие сюжет о погребении и помещенные непосредственно перед «похвалой» Владимиру, как «новому Константину», следом за которой в ПВЛ читается начало повести «Об убиении Бориса и Глеба»: «Святополкъ же седе Кыеве по отци своемь, и съзва кыяны и нача даяти имъ именье», которое оттеснило на второй план первоначальное чтение: «Святополкъ же нача княжити в Кыеве, созвавъ люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами и раздая множьство», куда позднее было добавлено определение «оканныи», связавшее его с предшествующими деяниями Святополка, описанными в повести «Об убиении». После этой фразы о «благотворительных акциях» Святополка в летописи должно следовать продолжение повествования о событиях в Новгороде: «Ярославу же не ведущю отьне смерти. Варязи бяху мнози у Ярослава и насилье творяху новгородцем и женамъ ихъ. Вставше новгородци, избиша варягы во дворе Поромони. И разгневася Ярославъ, и шедъ на Рокомъ, седе въ дворе, пославъ к новгородцемъ рече: „уже мне сихъ не кресити“. И позва к собе нарочитые мужи, иже бяху иссекли варягы, [и] обольстивъ и, исече». Далее в летописи следует рассказ о том, что «в ту же нощь приде ему весть ис Кыева от сестры его Передъславы си: „отець ти умерлъ, а Святополкъ седить ти Киеве, убивъ Бориса, а на Глеба посла, а блюдися его повелику“. Аналогичная фраза читается в повести «Об убиении»: «В се же время пришла бе весть къ Ярославу от Передъславы о отни смерти, и посла Ярославъ к Глебу, глаголя: „не ходи, отець ти умерлъ, а братъ ти убьенъ от Святополка"». А.А. Шахматов, анализируя это противоречие, пришел к выводу о том, что оба сообщения являются вставкой, сделанной составителем «Начального свода» из утраченного «Жития Антония Печерского». Однако подобное впечатление возникает лишь в том случае, если воспринимать повесть «Об убиении» как часть статьи 1015 г., а не как самостоятельное произведение. Что касается сообщения о послании Предславы в рассказе о распре Ярослава с новгородцами, то А.А. Шахматов допускал, что в первоначальном тексте читалось: «В ту же нощь приде ему вѣсть си», считая слова «ис Кыева от сестры его Передъславы» позднейшей вставкой. Однако мы не исключаем, что в первоначальном тексте отсутствовало упоминание о Борисе и Глебе и известие это читалось так: «В ту же нощь приде ему весть си ис Кыева, от сестры его Передъславы: „отець ти умерлъ, а Святополкъ седить Киеве, блюдися его повелику"». Отметим, что данная реконструкция, как кажется, позволяет объяснить, от кого и почему «потаиша» смерть Владимира. Когда в летопись была включена повесть «Об убиении» эта фраза, очевидно, подверглась переработке, вследствие чего появилось упоминание Бориса и Глеба (указательная частица си при этом была перемещена) и, кроме того, добавлено, что Ярослав, «се слышавъ, печаленъ бысть о отци, [и о братьи], и о дружине». В этом случае непосредственным продолжением рассказа следует признать фразу: «Заутра же собравъ избытокъ новгородець, Ярославъ рече: „о, люба моя дружина, юже вчера избихъ, а ныне быша надобе"»; далее текст разбит еще одной вставкой, обусловленной дополнением к посланию Предславы: «Утерлъ слезъ, и рече имъ на вечи: „отець мои умерлъ, а Святополкъ седи[ть] Кыеве, избивая братью свою"», которая оттеснила первоначальное чтение: «И реша новгородци: „аще, княже, брата наша исечена суть, можемъ по тобе бороти"». Следующая фраза ПВЛ называет баснословную цифру новгородского войска: «И събра Ярославъ варягъ тысячю, а прочих вои 40 000», поэтому следует согласиться с А.А. Шахматовым в том, что более адекватное чтение фрагмента в данном случае передает НІЛМ: «И собра вои 4000: Варягъ бяшеть тысящу, а новгородцовъ 3000». Далее, от слов: «и поиде на Святополка, нарекъ Бога, рекъ…» – следует молитва о мести Ярослава за убитых братьев, которая, создав повтор, оттеснила первоначальное чтение: «И поиде на Святополъка. Слышавъ же Святополкъ идуща Ярослава, пристрой бещисла вои, [Руси и Печенегъ, и изыде противу ему к Любичю об] онъ полъ Днепра, а Ярославъ объ сю».