Таким образом, в этом вопросе возможно два варианта разрешения: «скептический» и «синтетический». Первый вариант дан А.В. Поппэ, который считает, что «летописное сообщение о гибели третьего Владимирова сына, Святослава, появившееся в летописном тексте не ранее исхода XI в., следует считать недостоверным в свете показания Нестора-агиографа, который около 1080 г. подчеркивал, что намерению Святополка извести других братьев после смерти Бориса и Глеба не суждено было сбыться». Второй вариант дан Н.И. Милютенко, которая допускает достоверность летописного сообщения об убийстве Святослава Святополком и считает логичной информацию «Летописца Переяславля Суздальского» о княжении Святополка в Древлянской земле. Основой решения дилеммы может быть наблюдение П.В. Голубовского о том, что источником этой информации могло быть предание смоленского происхождения, отражающее реалии конца XII в., и результат изучения контекста ПВЛ, в который помещено сообщение об убийстве Святослава. Поскольку назначением его является иллюстрация гипотезы о стремлении Святополка к единовластию, этот факт следует признать позднейшим дополнением, характерным для историописания конца XI – начала XII в., хотя вряд ли стоит полностью отрицать его достоверность, так как он может быть отражением какого-либо местного предания.

По сообщению Титмара Мерзебургского, незадолго до смерти Владимира Святополк был арестован вместе со своей женой, дочерью польского князя Болеслава I, и ее духовником епископом Рейнберном по обвинению в мятеже, готовившимся при поддержке его тестя, и оказался в заключении. Что касается датировки этих событий, то, согласно одной из гипотез, сформулированной в XIX в. немецким историком Р. Рёпелем, брак Святополка предшествовал столкновению между Русью и Польшей, которое было спровоцировано разоблачением заговора в 1012 г. Эта гипотеза была введена в отечественную историографию Ф.Я. Фортинским и его последователями. Альтернативная гипотеза предложена П.В. Голубовским, который считал, что польско-русская война 1013 г., о которой сообщает мерзебургский хронист, предшествовала заключению брака Святополка и не являлась возмездием со стороны Болеслава Храброго, а следовательно, заговор Святополка мог иметь место в 1014 или 1015 гг., опирается на свидетельство Титмара о том, что нападение Болеслава на Русь произошло вскоре после заключения Мерзебургского мира, завершившего военный конфликт 1007–1013 гг. между Польшей и империей [кн. 6, гл. 89 (91)], которое ее сторонники предлагают синтезировать с утверждением хрониста о том, что Болеслав, узнав об аресте Владимиром его дочери, зятя и епископа, «не переставал мстить, чем только мог» [кн. 7, гл. 72]. Следующее предложение хроники представляет определенные сложности для синтеза с другими источниками, так как Титмар пишет, что «после этого названный король (Владимир. – Д. Б.) умер, исполнен днями, оставив все свое наследство двум сыновьям, тогда как третий до тех пор находился в темнице. Впоследствии, сам ускользнув, но оставив там жену свою, он бежал к тестю». Однако буквальная интерпретация этого известия, как уже отмечалось в историографии, вступает в противоречие с древнерусской традицией, которая не указывает на какое-либо ограничение свободы князя, упоминая только, что в тот момент «бе бо Святополк Кыеве» (ПВЛ) или даже за его пределами («Чтение» Нестора).

На наш взгляд, гипотеза Рёпеля и его последователей адекватнее, чем гипотеза Голубовского, позволяет интерпретировать информацию Титмара: в этом случае устанавливается логическая связь между двумя фрагментами произведения и не приходится искать гипотетических проявлений мести Болеслава вне контекста. По всей видимости, Святополк стал подготавливать мятеж против Владимира около этого времени, вследствие чего был на некоторое время был посажен в тюрьму, что летом 1013 г. вызвало столкновение с Польшей. По освобождении он находился под наблюдением Владимира в Киеве или, возможно, в Вышегороде, так как по свидетельству летописной повести «Об убиении Бориса и Глеба» он пользовался поддержкой вышегородских «болярцев»).

Как полагали некоторые исследователи, что первоначальный рассказ о распределении стольных городов между сыновьями Владимира располагался в ПВЛ под 6504 (996/97) г. после сюжета об отмене князем Владимиром смертной казни за уголовные преступления и восстановления виры за убийство «по устроенью отьню и дедню». Текстологическая реконструкция этапов формирования Начальной летописи, осуществленная С.М. Михеевым, предполагает альтернативный вариант, при котором этот сюжет следует рассматривать как дополнение «Начального свода», в отличие от фразы о том, что Владимир «живя съ князи околними миромь: съ Болеславомь Лядьскымь и съ Стефаномь Угрьскымь, и съ Андрихомь Чешьскымь», отнесенной к тексту «Древнейшего сказания» 1016 г. Таким образом, вопрос нуждается в новом рассмотрении, поскольку в отношении этой записи высказывались противоположные мнения.

Точная информация о современных киевскому князю правителях позволяет допустить, что запись могла быть сделана современным им летописцем, но в таком случае остается неясным одно обстоятельство: почему ее автор никак не отразил ни конфликт между Владимиром и Святополком, ни ухудшение русско-польских отношений в 1013 г., о котором знал другой современник Владимира – Титмар Мерзебургский? Возможно, ответ на этот вопрос заключается в том, что работа над «прототекстом» летописи была прервана именно в этом месте и в это время, вследствие чего данные факты оказались не зафиксированы летописной традицией. В пользу подобного предположения косвенно могут свидетельствовать лингвотекстологические наблюдения А.А. Гиппиуса над употреблением в летописной традиции личных форм простого прошедшего времени глагола «речи», которые эволюционировали от атематических (рѣхъ, рѣсте, рѣша и т. д.) к тематическим (рѣкохъ, рекосте, рекоша), что заметно в позднейших интерполяциях в текст ПВЛ и в НIЛМ, где атематическая форма «и вставше ркошя новгородци», употребленная в рассказе НIЛМ о новгородском восстании 1015 г., по словам исследователя, может сигнализировать о его принадлежности «к текстологическому пласту, отличному от того, к которому относится большая часть повествования Начальной летописи за X век». Если после 1012 г. в развитии летописной традиции из-за начавшихся в семье Владимира междоусобиц произошел перерыв, во время которого в употребление наряду с атематическими формами данного глагола вошли тематические, это обстоятельство может удовлетворительно объяснить отсутствие в древнерусском летописании информации о польско-русской войне 1013 г.

Нельзя исключать, что в процессе развития летописной традиции лакуна в описании событий конца X – начала XI в. заполнялась с помощью различных дополнений, но можно предположить, что сюжет о Ярославе являлся продолжением первого варианта рассказа о распределении княжений Владимиром, который, вероятно, выглядел так: «И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове; умершю же [стареишему?] Вышеславу Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, Всеволода Володимери, Мьстислава Тмутаракани. Ярославу же сущю Новегороде и урокомь дающю Кыеву две тысячегривне от года до года, а тысячю Новегороде гридемъ раздаваху, а тако даяху [вси] посадници новъгородьстии, а Ярославъ сего не даяше [к Кыеву] отцу своему. И рече Володимеръ: „требите путь и мостите мостъ, – хотяшеть бо на Ярослава ити, на сына своего, но разболеся“». В рамках подобной реконструкции можно решить несколько проблем: во-первых, логически объяснить ретроспективный характер перечня князей, который первоначально мог заполнять лакуну между вокняжением Ольдржиха и мятежом Ярослава и последующими событиями, но позднее был перенесен в статью 988 г., рассказывающую о более важном для древнерусских интеллектуалов событии – Крещении Руси; во-вторых, понять, каким образом Ярослав мог оказаться в Новгороде и откуда мог взяться Святополк, появляющийся в качестве действующего лица в летописной статье 6523 (1015/16) г., которая имеет неоднородный сюжетно-структурный характер. Среди ее составных частей можно выделить: 1) продолжение рассказа о Владимире и Ярославе; 2) «похвалу» Владимиру «как новому Константину»; 3) повесть «Об убиении Бориса и Глеба» или «Об убиении Бориса и Глеба»; 4) «похвалу» князьям-страстотерпцам, содержание которой, как отметил П.В. Голубовский, заимствовано из церковной службы Борису и Глебу); 5) сообщение об убийстве Святослава Древлянского («Святополкъ же сь оканьныи и злыи уби Святослава, пославъ вгоре Угорьстей, бежащю ему в Угры.»); 6) «Рассуждение о князьях», основанное на книгах пророка Даниила, Екклесиаста и Исайи, которое осуждает «высокоумные» помыслы Святополка; 7) рассказ о войне Ярослава со Святополком.