— Схожу на рыбалку, а ты спи, — информирую я.

— Нет, я пойду с тобой! — испуганно произносит она, соскакивает с кровати и подергивая узкой белой попкой, рывками натягивает узкие джинсы, валявшиеся на полу, словно боится, что убегу, пока будет одеваться.

В сером сумеречном свете дом казался не таким зловещим, как ночью. Я даже отметил греческие мотивы. Наверное, архитектор или первый хозяин был родом с Пелопоннеса. От дома на юго-запад уходила тропинка, высыпанная гравием, которой давно не пользовались, и между камешками, покрытыми росой, протиснулись травинки. Деревья по обе стороны ее были неухоженными. В них щебетали птицы, спокойно, миролюбиво. Начиная со вчерашнего дня во мне проснулось всё то, что наработал, шлясь по эпохам, когда приключения начинались чуть ли ни сразу за воротами крепости. У меня за спиной лук, на поясе тесак одного из убитых гангстеров, в руке дробовик, а в карманах запасные патроны. За мной идет Джейн со спиннингом в руке и пистолетом, засунутым за пояс сбоку. Она норовит передвинуть его так, чтобы был спереди, несмотря на мои предупреждения, что может присесть или согнуться и случайно отстрелить себе… впрочем, у нее там нечего отстреливать, но в ногу запросто попадет.

Еще ночью, когда ехали по мосту, я услышал на реке кряканье уток. Для людей случившееся здесь — бедствие, а для природы — отдых. Громадный смердящий человейник на время опустел, перестав травить, уничтожать все живое вокруг. Сразу появилось больше растительности, диких животных, птиц, рыб. Вот и на реке Хатчинсон развелось много диких уток. Судя по беззаботности, с какой они плавали, щелоктали, на них давненько не охотились. Прямо возле берега обрабатывали дно, задирая серо-коричневые зады, шесть уток. Я подловил, когда занырнули два селезня, и подстрелили их специальными стрелами для охоты на птицу. Один потрепыхтал немного и затих, а другой сумел, колотя крыльями по воде, добраться до зеленого высокого тростника, забиться в него. Пришлось мне разуваться и раздеваться и лезть в воду, которая показалась очень холодной. Поймав селезня-подранка в тростнике, свернул ему синеватую шею.

Подумал-подумал и решил, что двух уток нам может не хватить на целый день. Едоки мы оба отменные. Положив лук и дробовик на траву на берегу реки, снарядил спиннинг воблером тигровой окраски. Солнце еще не взошло, должен лучше сработать, чем натуральной расцветки. И не ошибся. Первый же заброс и почти сразу резкий рывок и подсечка. Вываживал долго, вытянув щуку килограмма на два.

— Ой, какая большая! — радостно крикнула Джейн.

— Тихо! — шикнул я.

Она по-детски закрыла рот ладошкой.

8

Я люблю экспериментировать в кулинарии, особенно, когда имею набор плохо совместимых продуктов и ленюсь готовить их по отдельности. В данном случае дело было даже не в лени. Чем быстрее мы приготовим еду, тем меньше шансов, что кто-то заметит дым, идущий из трубы. Дом находится в парке, мало кому виден, но береженого и бог бережет. Допустим, утка с рисом — это вполне нормально, щука с рисом — не очень, а все три вместе — ужас! На втором этаже в квартире смотрителей я нашел большой цилиндрический сотейник емкостью литров шесть или больше, в который влезли выпотрошенные и порезанные на куски щука и утки, предварительные попрощавшиеся с перьями вместе со шкурой, чтобы мясо не воняло рыбой, что часто бывает, если питаются еще и на море. Рыба и так будет рядышком. К ним был добавлен рис и залиты водой. Все это я поместил в столовой в камине на решетке, которой, судя по краске, никогда не пользовались, потому что в доме было центральное отопление. Псевдостаринная мебель пошла на дрова, сухие, отменные, которые горели, звонко постреливая и почти не дымя. Вскоре в сотейнике забурлило, и я стал реже подбрасывать полешки, чтобы томилось на малом огне.

Утиные и рыбью головы и кишки, шкуры, лапы, концы крыльев, хвост, плавники я выкинул в оконный проем. Рама с разбитым стеклом валялась снаружи на земле. Когда варево начало источать сильный и занятный аромат, к дому подтянулись коты разных мастей и возрастов. Обнаружив под окном много вкусной еды, накинулись на нее, изредка конфликтуя.

Через час мясо было готово, мы с Джейн набрали себе солидные порции мешанины в небьющиеся тарелки из серо-голубого пластика. Почему-то они пользовались особым уважением прежних хозяев. Наверное, любили выяснять отношения между собой с битьем посуды. Пластиковая позволяла проявлять чувства часто и искренне, не думая об экономических последствиях. Смесь из трех ингредиентов оказалась так себе, поэтому я сперва выбрал из тарелки утку с рисом, а потом отправил им вдогонку костлявую щуку. Уже доедал, когда услышал во дворе испуганное фырканье кошек и их стремительное бегство.

— Тихо. Не шевелись и помалкивай, — прошептал я девушке, бесшумно вставая и взяв правой рукой дробовик, а левой — лук и колчан.

Ожидал увидеть возле дома людей, поэтому не сразу понял, кого испугались кошки. Это была черно-рыжая немецкая овчарка, худая, со спутанной шерстью и широким ошейником с желтой блестящей овальной бляшкой. Она нашла утиную лапу, захрустела, пережевывая. Я отложил оружие, взял горсть утиных костей, которые лежали на столе рядом с моей тарелкой, вернулся к оконному проему и позвал собаку протяжным чмокающим звуком. Овчарка испуганно дернулась, собираясь удрать. Я опять позвал ее, показал кость, после чего швырнул по дуге. Была поймана на лету и мигом съедена. Вторая тоже. После чего я продемонстрировал остальные и перешел к входной двери, открыв ее. Одну косточку положил на крыльце, вторую на пороге, третью на метр дальше, четвертую посерди зала и последнюю на входе в столовую. Собака правильно поняла и вскоре нарисовалась в дверном проему, ожидающе глядя на меня. Я наполнил свою тарелку утиными костями, которые оставила Джейн, добавил немного из сотейника, в котором все ещё медленно вспучивалась то там, то там рисовая каша с мясом и рыбой, потому что оставлена на слабеньком огне, чтобы дольше не остывала и не портилась. Поставил еду на полу рядом с собакой, которая подпустила меня. Это был кобель лет пяти-семи. Ел жадно, быстро и не обращая внимания на то, что я повернул ошейник золотистой бляхой вверх. На ней было написано «Локи», номер телефона и домашний адрес в Бронксе. Кличка в духе трансгендерных пиндосов начала двадцать первого века, ведь скандинавский бог любил оборачиваться в женщин и животных обоего пола, однажды забеременев в образе кобылы и родив восьминогого коня для Одина. Кобель вылизал тарелку так,