Шрифт:
Закладка:
Наконец наступил миг разлуки.
– Один лишь локон этих шелковистых волос! – взмолился юноша, перебирая пальцами пышные кудри девы. – Я буду хранить его у сердца – пусть он защитит меня от сабель и ядер врага! – И он извлек из ножен острый кинжал. – Пусть смертоносное оружие послужит делу любви! – с такими словами юноша срезал локон, и в ту же секунду на прекрасную руку его дамы закапала кровь.
В ответ на встревоженные расспросы юноша показал глубокую царапину: он нечаянно порезал себе левую руку. Вначале он хотел удалиться со своей наградой, но, повинуясь нежным уговорам Адалинды, позволил перевязать себе рану; полусмеясь, полудосадуя, она обвязала ему руку лентой со своего платья.
– Теперь прощай! – воскликнул он. – До рассвета мне нужно проскакать двадцать миль, а, судя по тому, как клонится к горизонту Большая Медведица, полночь уже миновала.
Спуск был труден – но юноша легко добрался до земли, и скоро сладостные звуки песни, летящие из долины так, как возносится к небесам дым от приношения на алтаре, возвестили нетерпеливому слуху Адалинды, что возлюбленный ее в безопасности.
Когда собираешь сведения от очевидцев, труднее всего бывает установить даты. Так вышло и в этот раз: я так и не смог определить, когда именно произошли все эти события. Очевидно, они относятся ко времени царствования Мюрата в Неаполитанском королевстве. Известно, что граф Эболи вступил в его войско младшим офицером, вышел в поход вместе с прочей армией и отличился в боях – но неизвестно, в какой стране и в каком сражении проявил себя столь достойно, что был на месте произведен в капитаны.
Вскоре после этого, когда граф Эболи со своей ротой стоял на севере Италии, однажды поздним вечером Иоахим прислал за ним нарочного и доверил секретную миссию. Молодому офицеру предстояло пробраться по сельской местности, захваченной врагом, в город, где стояли французы, и передать депешу. Поручение было срочное: отправиться в путь следовало той же ночью и вернуться на следующий день. Сам король вручил ему депешу, назвал пароль – и юный граф скромно, но твердо заверил, что погибнет, выполняя задание, или вернется с победой.
Стояла ночь, и на западе клонился к горизонту месяц, когда граф Фердинандо Эболи, оседлав любимого коня, быстрым галопом проскакал по городским улицам, а затем, следуя данным ему указаниям, помчался напрямик через поля и виноградники, подальше от проезжих дорог. Стояла чудная тихая ночь; сон и покой объял землю; забылись дремотой кровавые псы войны, и, казалось, в этот молчаливый час в мире бодрствует только любовь. Наш молодой герой, воодушевленный надеждой на славу, мчался вперед: мысленному взору его представали упоительные картины воинских почестей и любви. Вдруг отдаленный звук вырвал его из сладостных фантазий; он придержал коня и прислушался. Чужие голоса! Распознав немецкую речь, граф свернул с тропы и поехал по бездорожью. Но голоса врагов и топот копыт приближались. Не колеблясь, Эболи спешился, привязал к дереву коня и стал пробираться к краю поля, надеясь уйти незамеченным. Около часа он медленно продвигался вперед и наконец достиг крутого берега реки, что, словно граница двух государств, отделяла землю, захваченную врагом, от территории, где гонцу более не угрожала опасность. Верхом на лошади граф легко переправился бы на другой берег – теперь же приходилось перебираться вплавь. Он взял в руку депешу, скинул плащ и хотел уже прыгнуть в воду, как вдруг из непроницаемой тени argine[21] кто-то вынырнул ему навстречу. Невидимые руки схватили его, бросили наземь, скрутили, заткнули рот, завязали глаза – втолкнули в лодку, и суденышко со страшной быстротой понеслось вниз по течению.
Трудно было счесть это простым совпадением – судя по всему, подстерегали именно его; однако поначалу Эболи решил, что попал в плен к австрийцам. Но пока он тщетно пытался понять, куда они плывут, суденышко ткнулось в берег, его выволокли из лодки, куда-то потащили, и скоро изменение воздуха подсказало Эболи, что он в доме. Здесь его быстро и аккуратно, в полном молчании раздели, сорвали с пальцев два кольца, набросили сверху какие-то тряпки; удаляющихся шагов он не слышал – но скоро услыхал вдалеке плеск весел и понял, что остался один.
Он лежал, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, единственное облегчение видя в том, что вместо прежнего кляпа похититель – или похитители – заткнули ему рот скрученным носовым платком. Долгие часы провел он в мучениях, извиваясь всем телом, сперва в тщетных попытках освободиться, затем просто от ярости, – разрываясь между гневом, нетерпением и отчаянием. Депешу у него отняли, а срок, когда его собственное появление еще могло хоть немного поправить дело, быстро истекал. Наступил рассвет: солнечные лучи не достигали завязанных глаз, однако Эболи ощущал их тепло. Когда перевалило за полдень, его начал мучить голод; поначалу юноша, поглощенный бо́льшим из своих несчастий, не обращал внимания на меньшее, но, по мере того как день клонился к вечеру, это чувство брало в нем верх над остальными. Близилась ночь; уже не раз и не два Эболи содрогался при мысли о том, как останется здесь, всеми забытый, и, быть может, умрет от голода, как вдруг до слуха его долетел веселый женский голос и детский смех. Он понял, что кто-то входит в дом; ощутил, как рот его освобождают от кляпа; услышал голос, спрашивающий на его родном языке, кто он и как здесь оказался. «Banditti!»[22] – только и сумел ответить граф. Неизвестные спасители быстро перерезали его путы и сняли повязку с глаз. Поначалу он ничего не мог различить; но чаша речной воды, поднесенная к губам, помогла Эболи прийти в себя, и он увидел, что находится в ветхой пастушьей сторожке, а рядом с ним – никого, кроме крестьянской девушки и мальчика, которые и стали его освободителями. Они растерли ему лодыжки и запястья, паренек предложил хлеба и яиц; подкрепившись и часок отдохнув, Фердинандо достаточно восстановил самообладание, чтобы обдумать свое приключение и решить, что
